Рассвет меня сонным встречал Ленинградом.
В качанье вагонном скучала я.
Рядом
торчал у окна, как подобье креста,
попутчик, коломенская верста.
МОлчал он о чём-то своём, сокровенном,
и всё же звучал он,
как в небе антенна.
С какой-то неясной, напрасной тоской
спросить я решилась:
"Кто Вы такой?"
Как милость мне-
взор и ответ с высоты:
"Я вздорные осуществляю мечты.
Не те, что у принцев, не те, что у графов, -
в зверинце раскрашифаю жирафов
из принципав алый и синий цвет,
что б свет населяло то, чего нет..."
Боком берёзовым роща блеснула,
в око мне розовым небом плеснуло.
Из прозы азов я рванулась:
"Ого!
Выкрасьте в розовый хоть одного!"
С усмешкой усталой сказал он:
"Идёт!"
По залам вокзала растёкся народ,
сосед мой над пёстрой толпой помаячил,
я следом душой потянулась незряче...
Голос попутчика я позабыла,
образ текучее время размыло,
снова столкнусь -
не узнаю вовек,
но знаю, что слово сдержал человек.
Когда подкосила меня неудача,
в душе моросило, сидела я,
плача,
в омут безверия сердцем упав,-
вдруг из-за двери вышел жираф,
розовый, словно фламинго над Нилом,
взор мой безмолвно на миг наводнил он,
шея - струна
проплыла, как пропела,
в пропасть окна.
И вокруг посветлело...
Увязла я ныне в таёжной глуши,
как путник в пустыне,
как нота в тиши.
Я заперта в ёмкость простора, как в клетку,
не скоро - лишь к лету протянут здесь ветку
для поезда.
Пятые сутки пурга,
по пояс несмятые жутки снега...
Моторы молчат, не летят самолёты,
шофёры бранятся, томятся пилоты.
Кляну белизну снегового капкана.
Одна у окна я стою истуканом,
просвета устала я в небе искать...
Что это вдруг стало за рощей мелькать?
Вот чудо:
пятно меж стволов розовеет!
Откуда оно средь жгутов снеговея?
Шлейф от метели на шее, как шарф,-
шёл не спеша, будто реял, жираф,
словно заря озаряя тайгу,
не оставляя следов на снегу.
Но распускались на сердце следы,
розовые, как в мае сады.
1974