ГРАНЬ ПЯТАЯ
… В окне темно. Родителей нет дома,
И это с детства раннего знакомо:
У них собранья, вечера, парткомы,
В кинотеатре новые картины,
Друзей и сослуживцев именины
И прочие серьезные причины
На попеченье няни бросить сына.
Тем более что их любимый сын,
Попав в такой семейный карантин,
Себя неплохо чувствовал один.
Сегодня, впрочем, изменилось что-то:
В душе у сына некая забота,
Стоит в глазах увиденное днём,
И хочет он поговорить о нём.
Но наконец-то в двери позвонили.
Приехали … Сидят вокруг стола.
— Куда ж тебя в моём автомобиле
Нелегкая сегодня занесла?
— Но ты ж, конечно, знаешь от Степана?
— А что такое? Что я должен знать?
— Нет, правда, папа! — Посмотри-ка, мать,
Наш сын себя ведёт сегодня странно.
Что это с ним? Нашёл ещё подругу?
Заехал невзначай в публичный дом?
— Нет, папа, окажи-ка мне услугу,
Поговори со мной… Потом… Вдвоём.
— Вот это да! Наш сын пошёл в шпионы,
Его завербовал сам Дядя Сэм…
Ну, что ж, пойдём, высокая персона!
Поговорим. Вдвоём. Простите, мэм!
ГРАНЬ ШЕСТАЯ
Отец и сын в отцовском кабинете
Сначала разожгли по сигарете,
По контрабандной, от того же Сэма.
— Ну, так какая у тебя проблема? —
Спросил родитель со второй затяжки. —
Что ты попёрся к нашему Степашке?
— Да я к нему не собирался вовсе!
Он должен был забрать меня у Фроси.
Забрал и просит: «Надо, край, домой!»
Свернули и рванули по прямой.
— Ну, посидел бы пять минут в машине,
Зачем же в дом? Вот это объясни!
Мы с матерью заботимся о сыне,
Спасаем от житейской суетни,
А он у нас подался в декабристы,
В народники какие-то пошёл.
Вот и сидит теперь совсем землистый,
Знать, хочет вырвать корни всяких зол.
— Всё шутишь, папа. Но на самом деле
Нельзя же жить, как там они живут.
Поехали бы с мамой, поглядели,
Потом сравнили блага там и тут.
— Ты думаешь, мы этого не знаем
И разницы не видим? Но, сынок,
То, что Степану стало тёплым раем,
Пяти минут ты выдержать не смог.
А он здоров, жена его здорова
И дети будут только здороветь,
Когда он раздобудет им корову
И поместит бурёнку в ту же клеть.
Степан — мужик, а ты Степану — барин,
Хоть он «партейный», хоть двадцатый век,
Но в мире правят те же «государи»
И в нём полно убогих и калек.
Пусть пишут распрекрасные газеты,
Что коммунизм построим мы вот-вот,
Что наш народ, надеждами согретый,
Весёленькие песенки поёт
Про то, как он «хотит» из всей планеты
Соорудить колхозный огород.
Всё это — трёп для Ванек и Степашек,
Да ведь ему не верят и они.
Все понимают, что народец «пашет»,
А барин получает «трудодни».
И значит, надо пробиваться в баре,
Ползти ужом, стелиться рушничком
И делать бизнес на любом товаре,
Не думая о ближнем никаком,
А «это слово гордое “товарищ”»
Считать обыкновенным матерком.
Его считает «гордым» детвора лишь
Да тот, кто с жизнью вовсе незнаком.
Ты не «мужик», не трудовое быдло,
Которое сытнее жить "хотит"
И лакомством считает хлеб с повидлом,
А луком утоляет аппетит.
Тебе бы сразу жизнь твоя обрыдла,
Переведи тебя на «общепит».
С недельку попитать тебя в столовой,
Да кашей, «пашеничной» и «пярловой»,
Из грязных мисок, после работяг
СполОснутых бабёнкой кое-как.
Деликатес — гуляшик темно-синий
А ложки, вилки — гнутый алюминий.
И рядом смачно чавкает сосед,
Дорвавшись до испорченных котлет.
С недельной грязью под ногтями руки
Потом он будет вытирать о брюки
И на тебя со злобою коситься,
Враз раскусив, что перед ним за птица.
… Иди в народ! Нырни в него с разбегу!
Забудь машину — возлюби телегу,
Фро променяй на пару потных баб
Да заплати за ласки им ... — Ой, пап!
— Ага, не хочешь жить среди народа.
Всё на урода, значит, неугода?
Не по душе любовь, еда, подвода?
«Мы не рабы!»? «Да здравствует свобода!»?
Нам наплевать на судьбы миллионов —
Мы вам отнюдь не Гриша Добросклонов, (Добролюбов у Некрасова)
Нам ни к чему чахотка и острог —
Так понимать твое «Ой, пап!», сынок?
— Ну что ты, папа, на меня напал?
Я не сожгусь, как тот… Сарданапал,
И не умру, как Гриша, за Расею —
Ты все мои сомнения рассеял.
— Вот видишь, сын, твой папа начеку!
Всё вэри гуд! Теперь по коньячку?