Вчера непьющим был

Одинокий44
Кричал он: «Брат, а мне
по барабану всё,
Все безразлично мне
и параллельно!»
А я привык к нему,
к такому пьяному,
Мы с ним и трезвыми
вообще-то не были
Только сегодня он,
ну, как с ума сошёл,
Такую чушь несёт,
такую ересь.
Нам по домам пора,
пора «на посошок»,
А он твердил: «Сиди,
ведь не наелись».
И сообщил, что он
вчера непьющим был,
Перед женой и тещею
заискивал
И разузнал события
текущие
Но магнитоле и
по телевизору.
«Мы, – говорит, – с тобой –
дубы отсталые,
И ничего не знали
и не видели»
(Мы пить с ним начали
еще при Сталине,
Не доходили ноги
до телевиденья).
«У городов теперь
не те названия,
На это средств ушло... –
и тут он стал грубить –
И не от водки мы
сегодня пьяные,
Пойди, купи ее!
Забудешь как и пить.
И снова эти, как их там? –
овации,
А лица те же, брат,
поверь, хоть пальцем тычь,
И миллиард рублей
на реставрации,
А людям негде жить:
квадратный метр – сто тыщ.
Не помню города
(не по моим мозгам),
А в нем церковёнка
от божья царствия,
Но привлекли рубли,
возводят божий храм.

А лучше б те рубли
да на лекарства нам.
А то ж ни жить теперь,
ни заболеть теперь,
Как заболел – сгорел
китайским порохом,
Не будет «спонсора» –
кругом закрыта дверь,
И умереть нельзя –
гробы в три дорога» –
И прослезившись вдруг,
стакан подставил он,
Он был всегда таким
довольно мнительным.
(А мы с ним начали
еще при Сталине,
Не доходили ноги
до телевиденья)
И присушили мы
весь бутылёк еще,
После чего не смог
поцеловаться он
И отвезли его
на скорой помощи
В реанимацию.
Но врач хороший был,
вовсю усердствовал,
И сообщил потом,
что жить останется,
Но вот на эту пьянь
угрохал средства все,
А истинным больным
чего достанется?
Все поголовно пьют –
Мы все отсталые.

(Хоть и врача мы после
не обидели),
Ведь начинали мы
еще при Сталине,
Не доходили ноги
до телевиденья.
А он опять свое:
«Купить бы спальню мне.
Или диван-кровать
за миллиончики»,
Потом заплакал вдруг,
сказав банальное:
«Ты знаешь, брат, а мне
селедки хочется».
Он и меня селедкою
расстраивал,
Уже давно ее
желудок требовал,
Она была и при,
и после Сталина,
Она была, а вот
свободы не было.