ГРАНЬ ДЕВЯТАЯ
Он Фро свою встречал у института
И вёл к машине, но кружным путём.
Менялись пешеходные маршруты
И, как чужие, шли они вдвоём:
Фро не хотела повод дать кому-то
Из однокурсниц сплетничать о нём.
Полгода связь их окружала тайна.
Фро, разменяв свой двадцать третий год,
Была еще скромна необычайно
И говорила: «Мать с тоски помрёт,
Когда узнает про мою стыдобу,
Что я парнишку выбрала в зазнобы.
У нас в деревне с этим делом строго,
И дома я считаюсь недотрогой».
И он умел не распускать язык,
Он с детства к конспирации привык,
И знали о его романе трое:
Родители да преданный Степан.
Отец её на жительство устроил,
Сняв комнату и приоткрыв карман,
Чтоб девушка жила, забот не зная,
А сына не терзала жажда злая.
... Был тихий двор у тетки Акулины
И дом отцовский, на две половины.
Владенье окружал глухой забор,
В версте от дома начинался бор,
Не досаждали ближние соседки,
Прохожие и те бывали редки.
Фро, увидав такую благодать,
Едва сдержалась, чтоб не зарыдать.
В дом завезли кушетку и два стула,
Удобный стол и полочки для книг.
«Свекровь» по-матерински ей шепнула:
«Старайся, чтобы он к тебе привык.
Он мальчик впечатлительный и слабый.
Оберегай, не будь капризной бабой.
И содержи в порядке этот дом.
Не экономь, скажи – и привезём!
А главное: беременеть – ни-ни!
Тебе, куда ни кинь, всё будет худо.
Попрут из института. Для родни
Ты будешь «потаскуха» и «паскуда».
Аборты делать – боже сохрани!
Они запрещены у нас покуда,
И не пойдёшь к знакомому врачу.
… А как же быть? Я знаю. Научу.
Будь умницей. Есть средства. И такие,
Какие не найдёшь у нас в России!»
… Так, хоть и не невеста, не жена,
Она была всем нужным снабжена.
ГРАНЬ ДЕСЯТАЯ
Чуть влево от газетного киоска
Стоял юнец с газеткою в руке.
Намеренно он выглядел неброско:
Смирилась в кепке модная причёска
И вата плеч – в неярком пиджаке.
Классический пароль: киоск, газета,
Одежда первой половины лета.
… Увидела. Знак подала: готова.
Всё поняли, не говоря ни слова.
Идут раздельно парочку кварталов.
Степан их видит. Подаёт вперёд.
Берёт «парнишку». Трогает помалу.
Через минуту девушку берёт.
На окнах шторки есть в автомобиле.
Всё сделано детально, "как учили".
...Отправились. До дома четверть часа.
Не доезжают метров пятисот.
«До вечера! Вот мать дала припасы»,–
Сказал Степан и сделал разворот.
Теперь, когда нет никакого риска,
Они идут друг к другу близко-близко.
Но так же молча: новости – потом.
В калитку – ключ и открывают дом.
Объятия. Простые поцелуи…
Он – на кушетке, у стола она.
Ни слова не сказав ему впустую,
Обед готовит – «верная жена»,
И с виду этим лишь поглощена.
«Ну, всё готово! Руки вымой, Джонни.
Мать расстаралась – вкусного полно.
Такого не найдёшь у нас, в районе:
Вот сыр. Не наш. Нерусское вино.
Вот колбаса, вот овощи, вот сало…»
Но он на это всё взирает вяло,
Лишь выпил рюмку красного вина.
«Но чем же я питать тебя должна?
Так с голоду помрёшь ты дотемна!»
– Ой, Фрося!.. Рассуди!.. – И выпил снова. –
Давай я расскажу тебе свой сон…
А может, и не сон… Но дай мне слово,
Что ты рассмотришь… сон… со всех сторон. –
- Ох, дорогой! Как мне тебя ни жалко,
Но я ведь не вещунья, не гадалка.
Да и ума во мне большого нет.
А если я скажу чего во вред?!
– Нет, только ты! Ни папа и ни мама
Меня не будут слушать до конца.
Они всегда своё твердят упрямо,
И я для них – телёнок и овца.
Мать то и знает, что таскать к врачам.
А папа скажет… Лучше бы молчал…
Он поострить со мной «всегда готов»
И не находит нужных сыну слов.
Вот ты… ты, Фро, совсем другое дело!
Ты не обидишь, если б и хотела
Ты ж педагог … преподавала в школе,
Учила, наставляла детвору.
Пойми, мне страшно, милая, уж коли
Не выслушаешь, я с тоски помру.
А не помру, опять пойдёт такое,
Что, кажется, и смерти хуже втрое.
– Ох, бедный мой, хороший … говори же!
Да разве я тебя когда обижу?!
Да и другим обидеть не позволю.
Давай же, выпускай свой страх на волю!
– Так слушай, Фрося, видел я картины,
Как будто предо мною был экран.—
… И начал не с конца, не с середины, –
С того, как вёз домой его Степан.
Потом о том, что видел в самом деле,–
Про вонь, про кур, про бабку на постели,
Про грязные задишки детворы,
Про то, как были все к нему добры. –
«Как будто всё по-старому на свете:
«Вы, баре, – нам отцы, мы – ваши дети».
А дома … папа … – Парня душат слёзы.
И Фро его не видела таким. –
Хоть и острил, но был совсем серьезным,
Когда сказал, что я… я… барин им.–
И слово утонуло в горьком всхлипе…
Теперь уже он залпом рюмку выпил.
Фро, голову его к груди прижав,
Сказала плача: – Да, родной, ты прав:
Отец не любит нас, простых людей…
Поплачь, поплачь… Но больше уж не пей!
Давай поспим теперь по-человечьи,
И к вечеру обоим станет легче.
Но тут отпрянул от нее Стиляга
И закричал: – Да главное – в другом!
Прости меня, но я теперь не лягу,
Не рассказав, что называю сном. –
– Мой, золотой, ты только успокойся.
Я слушаю! – Ну, вот и слушай, Фрося! –
И рассказал, что у себя в постели.
Он видел то, что увидать не мог.
И слышал, как студентики сопели,
И как Степан… И как матрас промок.
«Я слышал! Видел! Мог пощупать это!
Как будто были все они раздеты!
И никаких запретов и секретов!
Что это? Сон? Видения? Невроз?
Я сумасшедший?!» … И – потоки слёз…