Как в Ашхабаде ярко весною!
Город в цветенье
праздником красок горит предо мною,
праздником зренья.
Каждый мазок - продолженье пожара,
каждый оттенок.
Оживлены под пыльцою загара
лица туркменок.
Как солнценосны эти земные
очи и щеки!
Словно по улицам ходят живые
света истоки,
словно ожившие розы и маки
или тюльпаны...
Что за старик возле каменной арки,
мрачный и странный?
Вслед промелькнувшим смелым коленям,
праздничным платьям,
стайкой вспорхнувшим по белым ступеням,
плюнул проклятьем.
Видно, старик на порядки в обиде,
надо бы строже!
Каждый мужчина женщину видит,
каждый прохожий!
Что же плюёшь ты на тротуары,
гневом клокочешь?
Я помогу тебе, сделаем, старый,
всё, как ты хочешь.
Чтобы твои не пропали угрозы,
чёрные планы -
чёрный колпак мы наденем на розы
и на тюльпаны.
Каждую женщину скроем навечно
под паранжою,
не одаряла чтобы беспечно
мир красотою.
Вмиг онемеет под сеткою чёрной
певчая птица.
Сделает тихой её и покорной
эта темница.
Смех, что плескался над маленьким сквером,
слышишь? - не слышен.
Молча шныряют по лицам серым
серые мыши...
Нет, не способна я город ограбить,
я пошутила,
я на секунду хотела представить,
как это было,
как это длилось: под покрывалом
губы и чёлка
во времена, когда солнце сияло
на небе только.
1976