По вторникам – уха из хека,
по средам – призрачные щи.
Но, как ведётся тут от века,
иных посулов не взыщи.
Горелый, с коркою отсталой,
и вкус не тот, и вид нелеп,
как мы, недобрый и усталый,
и всё же, всё же – это хлеб…
Вот и поделен он на пайки
суровой ниткой, без весов.
И нет обмана, нет утайки
и недовольных голосов.
Гремит угрюмо в сотню ложек
сиротский вдумчивый обед.
Здесь не роняют даже крошек,
поскольку их, излишек, нет…
И пусть не все мы сладко жили,
хоть ни блокады, ни войны,
иной любви не заслужили
мы у кормилицы – страны.
Шептал и я, свой крест несущий:
«Чего достиг? К чему пришёл?»
Как невесом ты, хлеб насущный,
и как же всё-таки тяжёл…
1976