— Да она проститутка, – говорит моя названая бабушка Анна Васильевна непередаваемо интеллигентным тоном, и глаза у меня так и выпрыгивают из орбит: я ни вообще, ни в частности не знаю, кто это – «проститутка», – но знаю, что слово это нехорошее, и говорить его ни в коем случае нельзя! Это матерщина! А матерщина – это абсолютное табу! И вдруг – Анна Васильевна!.. Просто мир перевернулся… Кошмарный кошмар!!
Анна Васильевна замечает мою бурную реакцию и поясняет, что проститутка – это продажная женщина, и, хотя занятие проституцией постыдно, в слове ничего плохого нет.
Я согласно киваю головой, изображая взрослое понимание, но глаза упрятываться в орбиты никак не соглашаются, поэтому я быстренько прощаюсь, сославшись на неотложные дела, и выскакиваю за дверь.
Всю дорогу я думаю только о проститутках и о том, что бы это означало – «продажная женщина»? Ребята, пока я доехала с бабушкиной улицы Гагарина в свои родимые Нефтяники, я прямо сомлела от любопытства! Ужас состоял в том, что расспросить поподробнее мне было некого – не к маме же соваться, в самом деле? И уж точно, не к учительнице литературы!
Я мучаюсь какое-то время неизвестностью, а когда тяга к запретному знанию делается непереносимой, решаюсь пойти в библиотеку. Библиотека рядом, в соседнем доме, и я беру там книжки чуть не через день. Но посудите сами, не скажу же я: «Дайте мне почитать что-нибудь про проституток, а то прямо сил нет, как узнать хочется, кто же они такие и откуда взялись!»? Очкастая библиотекарша, поди, тут же милицию вызовет, и меня из школы выгонят с позором. Или она, эта тонкогубая вредина, которая осрамила меня на весь свет, пристыдив, что я «в 12 лет!» не читала «Слепого музыканта» – когда я взяла его почитать! – вообще умрёт от разрыва сердца – когда услышит, чем интересуются эти мерзкие дети!
В общем, план был таков. Прийти в читальный зал, спросить Большую Советскую Энциклопедию – будто бы я доклад какой-нибудь готовлю или политинформацию, а самой, сев подальше в угол – не дай бог кто-нибудь, особенно библиотекарша, увидит, что именно я читаю, – докопаться до истины.
Но библиотекарша, ожидаемо подозрительно оглядев меня, неожиданно спросила, какой именно мне нужен том. Батюшки, запаниковала я, откуда же мне знать! Я вообще не знала, что там тома! Я думала – ну, книжка, словарь, вроде орфографического… Разве что побольше… Библиотекаршины губы зазмеились ехидно и пропустили страшные слова: «На какую букву?»
…Неужели догадалась?!
Но деваться было некуда, и я, быстренько перебрав в уме родной алфавит, определилась. Меня подвели к шкафам, за стёклами которых стояли толстые, высокие и важные синие книги – много-премного! Наверно, сто! Или двести! Так, во всяком случае, показалось мне с перепугу.
Для отвода глаз я взяла сначала первый попавшийся увесистый том – у меня чуть пуп не развязался! – полистала его, вернула на место. Вытянула следующий…
Библиотекарша, наконец, перестала шпионить за мной и ушла в комнату, где её внимания требовали другие читатели – не такие порочные, как я.
…И я узнала, что такое проституция. Ребята, это оказалось такой ерундой!.. Подумаешь, социально-отклоняющееся поведение! И из-за чего только весь сыр-бор? Зато попутно я узнала про правила социалистического общежития, правительство, презумпцию невиновности, престидижитацию...
…И долго ещё вводила одноклассников в ступор, утверждая, что персонификация – это просто. Это всего лишь предел конкретизации фантазмов.