ПЕРЕД КАЗНЬЮ
Песню твою,
кукушка, дослушаю
после смерти…
(Неизвестный автор)
* Японская кукушка - хототогису - поёт свою грустную песню на закате. Эту птицу называют "птицей иного мира", "птицей неразделённой любви". По японскому поверью, поющая кукушка выплёвывает кровь.
Изящное хокку. Хочется отдать должное трём строчкам именно как произведению. Не затрагивать сложные вопросы искренности творчества и восприятия: так ли оно и было, и строки родились у автора за минуту до казни, когда куковала кукушка… или автор создал в воображении этот эпизод, а, стало быть, доли искренности сочувствия и ремесленного профессионализма могут быть разными… но искренность не измеряется в баллах: либо искренен по-настоящему, либо всё от лукавого … Не искренен и я: прочитав хокку, как бы сопереживаю … Упаси, Боже от такой ситуации… «если только можно, Авве Отче, чащу эту мимо пронеси….» Но на самом деле: некий цинизм по отношению к чувствам и к чувственности давно прирос привычным панцирем, сентиментальность захоронена «во глубине душевных руд» и, не имея силы проявить прилюдно эмоциональную слабость, хочу поделиться приятными впечатлениями от изящества этого хокку и еще более - от своего понимания этого изящества, рассматривая это произведение как поэтическую конструкцию.
Простая зарисовка… Автор хокку слышит кукование кукушки и мысленно произносит: - Песню твою, кукушка, дослушаю после смерти.
Это мысленное обращение к кукушке и является полным, окончательным текстом произведения. А само произведение, традиционно для жанра хокку, отражает одно мгновение настоящего времени. Передать мгновение - классика этого жанра. И лишь название произведения помогает нам понять предысторию и "послесловие" этой ситуации: ситуация перед казнью, этот человек ожидает собственную казнь. Он уверен, что после смерти, которая его сейчас ждёт, дослушает пение кукушки. И уже другой контекст. Но поскольку название предшествует тексту, то и отношение к тексту предполагает этот особый контекст во время чтения: кукушка, в японской мифологии - птица иного мира, именно поэтому её кукование можно услышать после перехода в тот мир, после смерти. Кукушка поёт свою песню на закате. Закат - окончание дня, перед наступлением ночи. А человек ожидает собственную казнь. Приближающаяся ночь в таком контексте "рифмуется" со смертью.
Эти смыслы понятны японцу. Но и не знакомому с японской культурой это стихотворение предлагает глубину для восприятия.
Я не знаю, есть ли в Японии такая традиция, такая примета: услышав кукование кукушки, загадывать: «Кукушка-кукушка, сколько мне жить осталось?» А, может быть, и не в Японии дело. Тот человек перед казнью, он мог быть и не японцем. Это - славный славянский парень, или индеец, или гладиатор на древнеримской арене, который не заслужил пощады, и зрители показывают палец вниз, приказывая его врагу добить поверженного. Впрочем, вблизи арены кукушки быть не могло – улетела бы от рёва зрителей. Есть поговорка: «Смерть на миру красна». Если выбирать место, то, наверное, лучше умирать там, откуда не улетела кукушка.
…И получается жизнь настолько коротка, и настолько это очевидно, что даже не нужно загадывать – сколько её осталось. Её осталось меньше, чем кукует кукушка. И нет никакой границы. Такой границы, которая символически означала бы этот конец: например, докукует кукушка и вот тогда… Или ещё что-то там… Не знаю, что должно произойти знаменательное, чтобы стать границей, знаком, возвеличивающим момент смерти … Когда что-то ожидаешь, что-то такое значимое для тебя, и, кажется, что какое-нибудь событие должно быть предвестием этого значимого… А что более значимое, чем конец жизни? Любое событие в жизни, по сравнению со смертью, не настолько значимое. Что в жизни значимее, чем её конец, разве только начало? А вот всё, что на этом отрезке - оно менее значимо. И, казалось бы, раз конец, то должен быть какой-то рубеж, какая-то граница, какое-то всеми заметное событие. Но оказывается – ничего не происходит такого, что было бы заметно хотя бы кому-то. Ну, пусть той же кукушке. Никому не заметна чужая смерть. Ну, в смысле, заметна… то есть, допустим, те же зрители гладиаторского боя, которые кричат «добей, добей!», они понимают, что для поверженного это конец, но для них – это ничего, это просто эпизод зрелища. И для свидетелей казни – это тоже эпизод. А для кукушки – вообще ничего, это даже не эпизод её песни… И не важно произойдет этот момент смерти во время «ку-ку» или в паузе между «ку-ку» и «ку-ку»: и следующее «ку-ку» и предыдущее - ничем не будет отличаться одно от другого. И паузы не будут отличаться. Они не станут от этого длиннее или короче. А «ку-ку» в этот момент и после него - выразительнее или трагичнее. Это нам кажется, что природа реагирует на наши ощущения… Как любят молодые поэтессы писать, дескать, капли дождя вторят моей печали…
Можно представить, что кукушка вторит… Она кукует грустно, наверное… Есть славянская поговорка: «Кукушка кукует – по деткам своим горюет…» Не сказано в хокку, горюет ли мама о сыне, которого сейчас будут казнить… и вспоминает ли он сейчас о матери… Наверное, нет, если он обращается к кукушке. Вообще, это неожиданно, что перед казнью он обращается к кукушке. Он не обращается к людям, которые его сейчас казнят: ни с просьбой, ни с жалобой, ни со злостью. Он не может видеть их или не хочет на них смотреть. Он не ненавидит их и не жаждет им отомстить. Он обращается к такому мгновению, которое – вечно. Кукование кукушки – это «ку-ку», «ку-ку»… очень короткое, емкое и вечное, как все вечно в природе. Как полет бабочки, которая живет три дня и вечно, потому, что будут другие бабочки.
И вот стоит он без злобы, без обиды, без страха. Без страха же? Этот человек, действительно, не боится в свой последний момент. Может, он боялся накануне, когда ждал своей казни. Наверное, боялся. Он не мог не бояться. А сейчас перестал бояться, когда это стало неизбежно. Слушает песню кукушки. Ему сейчас умереть, а он слушает песню. Причем, кукование кукушки назвать песней может светлый человек, человек - по-настоящему воспринимающий… Он же искренне это говорит. Он кукование действительно воспринимает как песню кукушки. И жизнь сейчас, в это мгновение, он воспринимает как никогда полноценно.
Я пишу "он", хотя по тексту хокку не понятно: автор - мужчина или женщина, сколько лет этому человеку, почему его казнят, кто казнит. Все эти не проясняемые обстоятельства составляют универсальность ситуации, что также остаётся частью глубины стиха.
Часы делают именно с кукушкой, а не с петухом, например, чтобы будить по утрам, и не с соловьем, чтобы тешить слух вечерами. В часах именно кукушка – чтобы напоминать об уходящем времени. Я не люблю часы с кукушкой – кукование мешает спать. Живу там, откуда разлетелись все кукушки. И не задумывался бы о них, если бы неизвестный автор не намекнул: «Вспомни о кукушке до своей смерти».
http://www.enneagon.ru/ru/talk/10