В деревне, позабыв про города,
В замшелой, покосившейся избушке,
Жизнь вёл старик, седая борода,
Близ озера, у леса на опушке.
Лет десять, как супругу схоронил,
Горюя о своей судьбе жестокой,
Дочь замужем и сыновей женил,
Влача существованье одиноко.
Охотился, да огород имел,
Без дела никогда он не сидел,
Покладист был и, если верить слухам,
Дров наколоть, водицы наносить,
Забор поставить, крышу подновить,
Всегда соседским помогал старухам.
Жизнь пронеслась, как вешняя вода,
Здоровьем слаб, в руках не много силы,
А то бывало, в прежние года,
Он по три пуда взваливал на вилы.
* * *
В тот вечер за окошком дождь шумел,
Осенний ветер пробегал по крыше,
Старик на кухне у печи сидел,
Да слушал, как шуршат в подполье мыши.
Вздыхая думал о своей судьбе,
Курил, чихал, мотая бородою,
И что-то бормотал под нос себе,
Как будто спорил он с самим собою.
В дверь мерные удары раздались,
- Кого в такую непогоду носит?, -
У деда мысли струйкой пронеслись,
Наверно, нищий кров и пищу просит.
Стук громче, - Да иду… - Старик
Пошёл кряхтя, и дверь прижав коленом,
Засов открыл, и не сдержал он крик,
Там Смерть стояла, пахнущая тленом.
Она стояла ужасом дыша,
Покрытая своей недоброй славой,
Какая сможет вынести душа,
Такую встречу с Дамою Костлявой?
От страха бородёнка затряслась,
И слОва он был вымолвить не в силах,
Вся жизнь перед глазами пронеслась,
И кровь, как лёд, в его застыла жилах.
На Смерть, как кролик на змею, смотрел,
СедИны разглядел, косу, одежды,
И белый балахон, и белый мел
Лица, и понял нет на жизнь надежды.
И, смерив деда с головы до пят,
Смерть отстранилась от двери немного,
Заговорила с ним тягуче-строго,
(Несмазанные петли так скрипят).
- Ну, что, старик, пора тебе идти
Со мной туда, откуда нет возврата,
Твои земные пройдены пути,
И не зови на помощь Гиппократа.
Судьбе своей смиренно подчинись,
Я, так и быть, не стану торопиться,
Ты водки выпей, Богу помолись,
Что суждено- оно и так случится.
Тебе бы, старый, - продолжала Смерть,
- Пойти прилечь, со мной не препираться,
Да не мешало б чистое надеть,
Иди, лишенец, переодеваться.
Старик глазами хлопнул раз, другой,
Сглотнул слюну, прогоркшую с испугу,
Ослаб и брови, искривив дугой,
Глядел, дрожа, на бледную подругу.
Но вдруг Старуха зА сердце рукой
(Иссиня-бледной, старческой) схватилась,
На косу тяжело облокотилась,
Склонившись долу головой седой.
Спросил старик: "А может, ты, больна?
Тебя знобит, дыхание не ровно,
Сказать по правде, очень ты бледна,
Но в гости звать тебя мне ...неудобно".
Кривясь, рукою потирая грудь,
- Воды подай, - Смерть деду приказала,-
Да... и присесть бы мне на что- нибудь,
Уж точно бы сейчас не помешало.
Замерзла и промок мой балахон,
За годом год, неделя за неделей,
От севера до южных параллелей,
Страх наводя, вершу судьбы закон.
И день, и ночь мотаюсь по планете,
Одна для всех на этом белом свете.
" Ну, что же, проходи, погрей бока,
Мы высушим твой балахон у печки,
Чайку попьём, косу свою пока,
Оставь за дверью, прямо на крылечке.
Негоже в дом с оружием входить,
Есть этикет, не мне тебя учить.
Пойдём на кухню, посидим рядком,
Поговорим о жизни напоследок,
Попотчую тебя я перваком,
А хочешь?... Позовём ещё соседок?"
Смерть посмотрела строго на него,
- Подумай, старче, что ты предлагаешь?
Соседок в гости звать? И для чего,
Со мною познакомить их желаешь?...
До срока им видать меня не след,
К добру не приведут пустые толки,
Людские сплетни – суть, сивушный бред,
Пойдут гулять по избам, словно волки.
Сама их навещу, настанет час,
И заберу на покаянье души
Потом, как срок придёт, а нынче нас
Пускай не слушают чужие уши.
* * *
Зашли они. Дед сгоношил на стол,
Грибы поставил, сало, самогонку,
Перекрестился мелко, глядя в пол,
И "Отче Наш" проговорил в сторонку.
К печи поближе гостью усадил,
Сам сел спиной, упершись в подоконник,
Разлил горилку, выпить предложил,
Чуть заикаясь, будущий покойник...
- За что же пьем?, - Спросила его Смерть,
Смешно желать тебе столетней жизни,
Ты... полчаса как должен умереть,
Давай-ка, выпьем молча, как на тризне...
****
Потом ещё налили по одной,
Тут и закуска, хлеб, грибы да сало,
Шёл разговор о юдоли земной
И, сколь ни пили, всё казалось мало.
Смерть после третьей стала веселей,
Ей щёки красил огненный румянец,
А может это блики от углей,
В печи играя, наводили глянец?
Тянуло Мрачную на разговор,
Старик же победить не мог кручину,
Сидел и слушал молча, словно вор,
Желая оттянуть свою кончину...
- Чем дольше жизнь, тем лучше не всегда,-
Вещала Смерть, - Про то писал Сенека,
И шла та истина через года
Праправнукам от века и до века.
А в продолженье этого посыла
Ещё писал, я это не забыла,
Что смерть всегда, чем долее, тем хуже,
Согласен ты с философом, мой друже?
Старик молчал. А что здесь говорить?
С Сенекою он отродясь не знался,
Ему хотелось бы ещё пожить
Лет... восемьдесят. Он бы постарался.
****
А ей бы говорить и говорить,
Вести с ним откровенную беседу,
Она свой взгляд как умирать, как жить,
В азарт, входя, втолковывала деду...
- Я ведь давно уже не молода,
То грудь кольнёт, то боль прострелит спину.
А всё в трудах и на посту всегда,
Людей, преобразовывая в глину.
И в этом вижу миссию свою,
И всю себя я делу отдаю,
Без устали укладывая в гроб,
Рабов и коронованных особ.
Что лучше может быть, чем торжество
Кровавой пляски, жизни уносящей?
Когда парное тела естество
Становится лишь массою смердящей?
Я ежедневно слышу боли крик,
Я вижу жуткие от страха лица,
Меня при виде, согласись, старик,
Смеётся, разве что самоубийца...
Старик, ты знаешь, что такое страх?
Страх смерти, пожирающей живое,
Из плоти тёплой, вдруг творящей прах,
Старик, ты знаешь, что это такое?
Но на себя ты этот страх не мерь,
Тебе должна и ты уйдёшь пристойно,
Я ласково тебе открою дверь,
В прекрасный мир, где всё всегда спокойно.
Уснёшь и в вечный отойдёшь покой,
Земли поймёшь манящую прохладу,
Объята темнотой и тишиной,
В безмолвии найдёт душа усладу.
И в ласке вечной бесконечных снов,
Познаешь истину, совсем иную,
Не будет там грехов, не будет слов,
Скажи, старик, ты хочешь жизнь такую?
* * *
Хмель брал своё, старик повеселел,
Забыл он за стаканом страх и скуку,
Стол обойдя, со Смертью рядом сел,
И в разговоре брал её за руку.
Зерно молоть, получится мука,
Дивился он её фигурке ладной,
Костлявая, но сильная рука,
Вдруг стала не холодной, а прохладной.
Он слушал Смерть, кивая головой,
С какой-то потаённою ухмылкой,
Она ему казалась не седой,
А очень привлекательной блондинкой.
Тёк ручейком сердечный разговор,
За выпивкой лениво шла беседа,
Мечтал старик, чтоб смертный приговор
Исполнен был не ранее обеда.
* * *
Пахучий самогон шибал зело,
Хлебнула лишку Смерть и захмелела,
Подсмертному тут явно повезло,
Прилечь седая Дама захотела.
Желанье гости для него закон,
Но выходило как-то всё некстати,
Кровать одна. И взгляд потупив, Он
Ей предложил прилечь...в своей кровати.
Нет выбора. Походкой моряка
Смерть в спальню поплелась, вздыхая тяжко,
Легла в постель... И тут у старика
Живей забилось сердце под рубашкой.
" А...как же я?" - спросил её дедок,-
"Тяжёл был день и ночка на исходе"...
- Слыхала был по девкам ты ходок,
Ложись со мной и не перечь природе.
Ты что забыл, что жизнь твоя - пятак?
Я женщина какая - никакая,
Бессмертна? - Да, неоспоримый факт,
Бессмертная, не значит, что святая!
В коленях слаб старик от этих слов,
Сам предложить такое не решался,
Он даже улыбнуться попытался,
Промолвив бодро,"Завсегда готов!"
* * *
Плескалась в небе полная луна,
Поймал старик за хвост свою Жар-птицу,
Раздался звон, исчезла Смерть, она...
Вдруг превратилась в красную девицу.
И деда, за приём благодаря,
Довольна кровом, ужином обильным,
(Выходит, что старался он не зря),
Явила парнем - молодым и сильным.
Он с Девой осторожно рядом лёг,
Прижав к себе нежданную подругу,
И счастлив был, и радоваться мог,
Начав жизнь, будто по второму кругу.
Смерть увлеклась любовною игрой,
- Ты будешь исключением из правил,
Ты будешь мой, - шептала, - только мой,
Я не хочу, чтоб ты меня оставил...
Но думой юный дед был опалён, -
"Со Смертью я лежу на смертном ложе,
И страх, и смех" - терзаясь, думал он,
- Прости мне прегрешенье это, Боже!"
" Да", - мыслил он, - "Хотелось бы пожить,
Мне жизнью цельной, а не половинной,
Но я чтоб жить, обязан смерть любить,
Пусть и с личиной девицы невинной".
* * *
Ещё не брезжил за окном рассвет,
Ещё недвижны были ночи тени,
Старик нашёл сомнениям ответ,
С постели встал и тихо вышел в сени.
Снял вожжи со стены и старый стул,
Под крюк, торчащий в потолке, подставил,
Петлю на шее прочно затянул,
Шагнул вперёд и... грешный мир оставил.
* * *
А Дева-Смерть, проснувшись между тем,
Надела балахон, лицо умыла,
Поправила причёску, а затем,
Дверь в сени потихоньку отворила.
Вошла как тень, переступив порог,
Не плакала она и не стенала,
Сказала только, - Ты мне сам помог,
Теперь ты мой, как я и предсказала...
Мне, - продолжала тихо, - Очень жаль,
Живым тебя я больше не увижу,
За век впервые труд свой ненавижу,
И в первый раз звенит во мне печаль...
Преобразилась, спал лица овал,
Глаза ввалились, щёки побледнели,
Теперь старик уже бы не узнал,
В ней ту, что ночь с ним провела в постели.
Она стояла, обняв хладный труп,
Сложились губы в тонкую улыбку,
- Прости меня, ты был не так уж глуп,
Исправил женской слабости ошибку.
Я возомнила много о себе,
А вышло так, как указал Вершитель,
Ошиблась, обещая жизнь тебе,
Судья другой, я только исполнитель.
Закон один для всех и навсегда,
И каждому приходит срок однажды,
Известно, что людская жизнь вода,
Войти не сможешь в эту реку дважды.
***
Пошла на двор, косу свою взяла,
И постояв немного на пороге,
Как будто растворяясь, вдаль ушла,
Следов, не оставляя на дороге.
Н.Т. 2012