Где тьмы безвинных жертв (давно уж призраков), где
сам ты - жертва (лишь пока-живущий), - там: родина
(лишь это - родина): любовь и к-жертвам-состраданье и
сам-ты-жертва-среди-них. Лишь это: родина. И лишь к такой
- привязанность. И ту, такую - не покинуть.
(Айги)
«To bomb, to bomb, to bomb:
нет лучше лекарства для итальянцев»
– остался в анналах,
на скрижалях веков,
простой афоризм
одного из столпов
современной цивилизации.
Воюешь? Война – не забава.
Вопросы гуманитарные
тут разрешаются просто:
Враг будет разбит.
Наше
Дело
Правое,
– отрезал другой из титанов. –
И к черту все ваши вопросы.
Бомби, чтоб противник
знал твою волю, волю и волю,
знал, что тебе абсолютно плевать,
что под крылом,
дети там иль не дети,
знал, что в жизни нет ничего
реальней и неотвратимей
повседневной,
с неба несущейся смерти.
* *
Сбросив одежду,
сияет округлой красой
апельсиновая аллея.
Игла самолета
протянула по небу парчовую нить.
Кладбище, словно костер догорающий тлея,
в заре поминального дня
лампад угольками звенит.
Их звон так серебряно-нежен, поди догадайся
о вдолбленных в землю и пепел,
о растерзанных и сожженных. Аббатство,
отстроенное с основанья, не скажет,
что стенам не тысяча лет, а всего шестьдесят.
Здесь на склонах
под первым лучом просыпаются ульи,
здесь, под ветром вороша серебристые кудри,
оливы совсем о другом шелестят.
Он серебряно шепчет в оливах, тихий утренний ветер,
но как птичий базар,
галдит станционное зданье:
с рюкзачком на плечах,
в связках пестрых «примочек» и «фенек»,
кареглазая юность Италии провинциальной
разъезжается кто куда,
по лицеям и школам,
с щипками и визгом, с поцелуями за углом,
с зубрежкой английских глаголов,
и в наушниках чей-то ударник долбит
тоже явно английское: бом, бом, бом.
И зачем, и кому это надо – грезить о горьком и давнем,
если можно жить, как живется, и не страдать о былом?
Горло давят стыд и рыданье.
И это – вписанное в анналы,
влитОе в металл, в бога мать, в долбаные ваши скрижали:
– to bomb, to bomb, to bomb –
за окном, в уплывающей утренней дали,
мокрой строкой проводов
виснет под каждым столбом.
* *
Фаэнца, западная окраина:
меж виноградниками и садами
маленький прямоугольник Англии,
с остриженными по линейке кустами,
скошенным в полубокс газоном:
тысяча сто и один
мраморный столбик,
желтые розы,
словно законные жены
в христианском достоинстве сдержанной скорби.
В регулярные, мраморно-желтые ряд за рядом,
точно слитые во единое тело,
врывается куст хризантемы багряной –
случайной девочки-итальянки,
рывком обхватившей белую стелу.
И крапивница-бабочка,
крылышки с ветерком,
то усядется легкомысленно
на колени к рядовому Дикинсону
из шотландских горных стрелков,
то порхнет на плечо капралу
королевских артиллеристов.
* *
Мне не быть погребенным
в этой легкой,
лучшей на свете земле,
но осиновый трепет
иное несет утешенье
и честь: лечь в ненастной
беспамятной мгле,
в великой,
в Богом забытой стране
безответных, безвестных, безгласных
человечьих жертвоприношений.
Марради – Фаэнца, 2 – 11 ноября 2012 г.
___________________________________________
Фото: кварталы Болоньи в 1944 г.