Угадай, как я здесь отрываюсь. От дел.
Как прощаю тому, кому должен
не проститься в «посмертной своей правоте»,
там где сфинксы, как слизни с подошвой.
Угадай, как я здесь откипаю спиной,
оставляя подобия взгляда,
в теле дряблой такой, разбитной, наливной,
сдобной кариатиды с фасада.
Там, где «Майя» надписано «плюс Иисус»,
и прибавлено нечто такое,
что я, ночью разбуженный, произнесу
только раз и над вечным покоем.
Имярек это линза, проведшая взгляд
до густой, осязаемой тверди,
и вернуть не торопится взгляда назад,
и на льду его либелой вертит.
Шар голимый, потраченный аэростат,
со вчера мутновато-прозрачный,
только якорь нательный, не больше креста,
оловянные буквы таращит,
возносимое слово таращит во тьму,
и «крылатые над гипподромом»
не поймут, видно их не пристало уму,
как могло это быть по-другому.
А ведь выйдешь, бывало, прогреешь среду,
ничего ровным счетом не знача,
как и Пушкин, в халате, и в Летнем саду,
c Натали еще не напортача.
С белорукою тростью. O чем это я?
Здесь и глина уже Магдалина.
Угадай, с кем душа зависает моя
на ребристом борту цеппелина.
Угадай, это я ухожу со спины?
и моё стекловидное тело
без призренья становится богом войны.
Или Эросом. Как ты хотела.