она была повсюду, как та крестьянка, грезившаяся юному жителю Комбре, и ее не было нигде, она могла появиться откуда угодно, но не появлялась, и тогда он сам выдумывал ее, как древний художник, и какое-то время верил в свою выдумку, принимал видение за явление, все тогда меняло свою окраску, аромат, звучало по-другому, и менялся он сам, без нее в воздухе не хватало самого главного, необходимого для дыхания, и он задыхался, не только без нее, но и без веры в нее, без смутного ощущения ее присутствия, тогда он обращался в камень, но не бесчувственный, а способный отчаиваться из-за того, что он – камень, правильнее сказать, песок, ничего твердого, определенного, он чувствовал себя песочными часами, слышал как шуршит песок, и остановить это движение могла только она, своим невидимым присутствием, достаточно было и невидимой близости, а когда ее присутствие делалось видимым, благодаря усилиям воображения, все приобретало определенность, прочность, у всего была сердцевина, и он чувствовал эту сердцевину в себе, он был живым орехом, плодом, которому обещано чудесное будущее, ветвистое и зеленое, но вряд ли он думал о будущем, нет, не думал, разве что о ближайшем, когда он снова увидит ее, и в этих мечтах не было ничего чувственного, никакой страсти, этим он отличался от маленького француза, сезонного жителя Комбре, уж эти французы, что за нация, ее сыновья испытывают чувственное влечение с малых лет, как и дочери, французская культура замешена на любви, это ее дрожжи, но его томление было сходно со страстью немецких романтиков, германской грезой об идеальной возлюбленной, которая была бы сразу и супругой, и любовницей, и матерью, и дочерью, и сестрой, и с которой можно было бы укрыться в далеком краю, на берегу залива, солнце, теплое море, зеленеющие деревья, тишина, никакого шума, кроме плеска волн, шелеста крон, пения птиц, уединение вдвоем, навсегда, навечно, вот что ему грезилось в те дни, когда он был в состоянии грезить, но по мере того, как он взрослел, такие дни выпадали все реже.
–––––––––––––––––––––––––––––
«Было время, когда она казалась мне близкой родственницей, матерью, сестрой, дочерью или чем-то в этом роде, возможно, даже женой, скрывающей меня от общества». – С. Беккет. «Безымянный».