«Странные люди меня окружали порой,
Странное время не скрылось еще за горой!!!»
Вспомнить хотя бы поэта Игоря Ринка. Впервые услышал о нем от Лиды Медведниковой, она его любила сдуру. Еще - от поэтессы Тамары Никитиной, в общежитии института. У нее сын Илья – от Игоря, а сейчас она за странным тоже человеком Юрой Логиновым – хромым критиком, в Питере. Сколько помню, Ринк женился на всех знакомых женщинах, особенно – на разведенных с детьми. И, кажется, всех усыновлял или удочерял. Но, конечно, бросал – или его бросали – и никому не помогал. Таких женитьб у него было не меньше семи. Познакомился с ним в «Комсомольской правде», когда приехал в 1963 году на совещание молодых. Он уже любил мои стихи, мне понравились его: о разведчиках, мужественные, небесталанные. Встречались, выпивали, читали вслух новое. Он неизменно исполнял свои песни под гитару:
«Капитан, наш любимый комбат, капитан.
Капитан, гладко выбрит и чуточку пьян…»
Песни нравились, он с ними и на вечерах выступал, а уж у него дома надо было вставать по стойке смирно:
- Рядовой Жданов! Встать, смирно перед капитаном Ринком. – и я вставал и стоя слушал песню о батальонном командире. Усомнился только однажды в его честности. Он спел песню
«Потеряю я свою кубанку
Вместе с разудалой головой».
А я когда-то слышал ее, кажется, и до войны ее пели. Но Игорь развеял сомнения: «Это я сочинил в 43 году. Все пели и много вариантов было». Рассказывал о своих военных подвигах – как забрасывался в тыл к фашистам в их форме, прорывался на трофейной машине к фронту, кося из шмайсера полевых жандармов, читал об этом стихи, позднее – все было напечатано в книжке «Советского писателя», песни тоже:
«…трогает курок взведенный
На парабеллуме рука,
И мне фашистские погоны
Даны приказом РККА.»
Хвастал берлинским произношением. Моя жена пробовала поговорить с ним по-немецки, но он вгонял ее в краску, критикуя произношение – и мне показалось, что немецкий он вообще не знает. Удивляло, что он показывал патрон (явно от большого «кольта» - американский), выдавал его за подарок друзей – разведчиков. Показывал свой десантный нож, а на ноже – дата «Златоуст, 1944год».
- Когда ты был переведен из армейской разведки в артиллерийскую? –-спросил я.
- В 43 году…Но мне и сейчас нельзя за границу: я во всех картотеках всех разведок значусь. На этом ноже кровь 30-ти полевых жандармов!»
В Риге, весной 1968года, выступали в каком - то клубе. Был с нами Ю.Разумовский, поэт. Ринк рассказывал боевые эпизоды, что-то о знаменитой Кенигсбергской операции разведчиков, где он играл главную роль. Говорил таинственно: дескать, не все можно пока рассказать. Какой-то пожилой человек подошел к нему после, говорит:
- А я вас что-то не припоминаю.
- Я был в группе обеспечения.
- И я в ней же…
На чем они там договорились, не слышал – Ринк отошел с этим человеком в сторону и долго шептал что-то ему на ухо, потел, хлопал по спине…Вечером он ушел из гарнизонной гостиницы, где мы расположились, в гости к своей «связной» - латышке. Якобы она тут проживает – в Риге… Но я уже знал, что Ринк – не офицер.
Потом Ринк переехал к новой жене и оказался моим соседом по Обыденскому переулку. Над ним жил поэт – моряк Марк Кабаков, умевший часами говорить в рифму. Мы с Галей часто бывали там в гостях, заходили поэты, прозаики. Заскакивал капитан – лейтенант, тогда просто здоровый, а не толстый Никита Суслович, вечно пьяный Марк Калиновский, сочинивший повесть «Закон стального ключа», молодой, но уже нахальный Ваня Савельев – бездарный, но с претензией. Было весело, пьяно, гитара не умолкала, рассказы о героическом прошлом тоже. Показывал фотографии, старые, но не на одной он не был в капитанских погонах, даже просто в офицерской форме. Помнится, осенью 1967 года ездили мы в Мурманск и Североморск – Таня Бек, Коля Томашевский, Женя Солонович и я. Выступали там в доме моряков и на кораблях в военном порту. Начали с крейсера «Киров», потом на спасателе и эсминцах, на базе подлодок. В Североморске я заглянул в военную газету «На стаже Заполярья». Там еще работал подполковник Володя Матвеев (сейчас допивается в Москве и, как всегда, скверно пишет. Не печатают.) и я слышал, что Ринг отправлен туда же в редакцию, на офицерские сборы – Союз писателей послал.
- Ну как тут у вас капитан Ринк поживает? – спросил я.
- Капитан Ринк?.. Не знаем такого. Вот рядовой – необученный Игорь Ринк тут был. Будем посылать документы на младшего лейтенанта запаса.
Вернувшись в Москву и встретив Ринка, я тут же заорал:
- Рядовой Ринк! Встать по стойке смирно перед лейтенантом Ждановым!
Ринк заюлил:
«Меня разжаловали… Один мой десантник перебежал к немцам.
- А где же твои ордена? Хоть медаль какая- нибудь?
- Все сняли… А ведь сам Рокоссовский, мой генерал, вешал. С груди снимал, с собственной.
Доконал меня разговор с «героем» летом 68 года. Я перевернул мотоцикл и возился с тросом заднего тормоза. Подошел Ринк, закурили.
- Хорошая машина! – похвалил он «Паннонию»,- Ах, как я гонял на «БМВ» по автобанам, когда был переводчиком при комендатуре в Берлине! – попытался повертеть резину подножки, - Это газ, кажется?..»
Потом случилось совсем уж странное: Ринк был в парткоме МОССП, собирал членские взносы. Оказалось, что прикарманил несколько тысяч:
писал, например, в билете три процента от тысячи, а в ведомости – от ста рублей. Хотели судить, но очередная жена заплатила за него разницу, а Игоря погнали из партии, но оставили в Союзе. Я заходил к нему домой после этой истории.
- Ты думаешь, я один брал?.. Делился с некоторыми, а козлом отпущения сделали меня, – оправдывался он.
Не знаю, как он живет у очередной жены и рассказывает ли о разведке. В печати и в ЦДЛ не встречаю. На столе лежит новый справочник Союза:
«Ринк Игорь Августович, поэт, переводчик, новый адрес, телефон…» Позвонить – рука не поднимается. Опять что- нибудь соврет. А ведь я о его геройстве новеллу сочинил, хорошо – не напечатали.