Иринка

               
                Рассказ

               
                Ибо благодатию вы спасены через веру,
                и сие не от вас, Божий дар.
               
                Послание к Ефесянам святого
                Апостола Павла

                Меня положили в ту же палату, что и год назад. Палата одноместная, и включала все необходимые удобства для больных вроде меня: туалет, рукомойник с горячей и холодной водой. Курить после первых двух операций я так и не бросил, хотя дважды прочитал бестселлер Аллена Карра «Легкий способ бросить курить». Подготовка к операции шла полным ходом: все имеющиеся во мне отверстия  уже использовали  по нескольку раз, что - то  заливая  и засовывая  и благополучно вытаскивая. Выливалось само по себе.  Процедуры заканчивались часам к трем, а после, я мог читать разные книжки, оставляемые больными после выписки из больницы в холле, где стоял телевизор. Читал детективы, любовные романы, то есть  то, что было.   Незатейливые сюжеты временно отвлекали от навязчивых мыслей: правильно ли поступаю,  закрывая стому. Сейчас у меня был выбор: ходить всю жизнь с мешком на животе  или при  определенных  условиях  и режиме изменить привычки, питание, да и вообще весь образ жизни. Выбор есть всегда!  Раньше тоже был выбор: либо жить с мешком, либо сыграть в ящик.
          Последнее время мои сомнения  заканчивались  одинаково: надо пробовать, надо двигаться вперед, хотя многие мои собеседники с идентичной, как у меня, болезнью, вполне искренно уверяли, что жить с мешком можно. К мешку  привыкаешь и даже можно работать. Однако я за 10 месяцев так и не приспособился. Но хотелось быть с людьми, хотелось на работу, хотелось вести активный, как привык, образ жизни. Сегодня что - то не читалось, может, от того, что в расположенную, в десяти метрах от моей палаты  операционную, слишком часто возили каталки. Туда – оттуда. Туда – оттуда. Каталку обычно везли две медсестры, колеса выбивали поспешный  ритм на стыках половых  плиток, а больные безучастно лежали под простыней. Отбросив книжку, решил покурить. Курили, кстати, на лестничной клетке, между этажами. В курилке,  особенно к вечеру, всегда можно было кого - нибудь  встретить.
            Иринку я заметил давно. Так ее называли больные нашего абдоминального отделения – в основном пожилые люди. Она, как и я, смотрела телевизор в холле вечером  до конца (в 22часа медсестра вежливо всех выпроваживала по «домам»).
«Снова стою одна, снова курю, мама, снова…» - так обычно в курилке я приветствовал  Иринку, на что она неизменно отвечала:
- Таким, как мы, запреты не на пачке писать надо, а на лбу. Но нас с тобой это не касается: уже в других местах  все прописано.
 Иринка  курила «Винстон», дамские.  Девушка, лет тридцати, с черными, как смоль, волосами, очень худая и высокая.  Ходила она медленно, как бы нащупывая для ступни каждый раз надежную опору. Говорила тихо, но спокойно и уверенно, будто  не ей предстояла  тяжелая операция. И это  удивительное  спокойствие, и иногда  мелькавший сарказм, не вязались с ее внешним видом и моим первоначальным о ней представлением. Сначала она показалась мне  раздражительной  и злой.   
- Тебя когда повезут? - спросила она.
- Обещали в понедельник, два выходных впереди. Вот морально готовлюсь, в воскресенье клизмы,- сообщил я, прикуривая вторую сигарету.
- Ну, тут выбора нет: либо клизмы, либо касторку и чтоб до чистой воды!
- А ты откуда знаешь?-  я  то, уж  третий раз под нож!
- Да все хорошо будет, верь только, да к себе прислушивайся, живи с организмом в согласии, но не потакай!
- А твои дела как?- я знал, что у Иринки  будет операция на желудке. Она, худая как саранча, может ей полегче будет. Хоть бы!»  Иринка затушила сигарету: «Пойдем, телевизор посмотрим». Чтобы никому не мешать, мы сели в углу  холла на кожаный диван. На нас никто не обращал внимания, наверное, потому, что больные смотрели лишь  картинки на экране, а думали о своем, о себе, близких. Да мало ли о чем.
«У меня все хорошо будет.  Я на врачей надеюсь. Они здесь опытные и внимательные..,  в больнице первого наукограда  работают.  Поддерживают меня морально. И в себя верю, верю, как в Бога.  Ведь во мне тоже  Его частица. Пусть, совсем крохотная!  Чувствую, что не одна на свете этом… До сих пор, видно, не пришло мое  время,  дела не очень: не замужем, детей нет, живу с матерью. Я вот загадала: после операции вернусь – все наверстаю. Ты не смотри, что у меня и взяться не за что. Сына рожу - завидная стану!»  По ее уверенности в голосе, да по живым, чуть насмешливым глазам, я тоже  верил, что все так и будет, а  функцию  желудка возьмет на себя  какая - нибудь кишка, полутораметровая  толстая, к примеру. Ведь если в Иринке скрыто сил столько, чтоб ребенка родить, то есть все органы на это настроены, а  один орган сбой дал, так организм в целом выкарабкается.  Я, в который раз, за последнее время, пришел к очевидному и проверенному выводу: когда человеку тяжко становится, он просит помощи у матери, даже если ее и в живых нет. Если очень  лихо  –  обращается к Богу!
«Странно как – то, - натягивая на худые коленки халат в  больших  красных  цветах, - болезнь наша всего трех букв стоит, а есть, которые не знают, как наворованные миллиарды потратить!»  После общения с Иринкой, я уже не думал о своей участи  трагично: моя болезнь, хотя и незавидная, но не столь тяжелая  -  так, по крайней мере, мне тогда казалось
        В реанимации я был недолго. Есть было нельзя, поэтому кормили меня капельницами. Из двух маленьких пузырьков  антибиотики вливались в вену быстро.  А  вот еще из четырех  здоровых банок каждая  капля долго и  мучительно расставалась с общим объемом,  несмотря на то, что я открывал краник полностью.  Капля  падала и будто  шептала: «Я  уже оторвалась и бегу в тебя». От такого одолжения часа через три нестерпимо захотел в туалет. Медсестра на тревожную кнопку не реагировала, видно, ставила капельницу больному в какой – то палате. А в голову настойчиво, как  капли из бутылки, просачивались, вернее, лезли мысли: «Как просто умереть!  Сдаваться нельзя, а как бороться? Да, как Иринка!  Я, вроде, пожил, а, вроде и не жил вовсе, да и близких терять…  А у нее еще и семьи не было. Может она и силы черпает из веры в свое будущее? Иначе, зачем тогда родилась, если вместо себя даже замену не оставит?»
            Дня через три встретил Иринку за ужином. Она сидела за столом одна, вяло перемешивая в  тарелке кашу: «Ко мне  женщину подселили…с телевизором, видно, местная. Теперь я телевизор смотрю в палате, да и поговорить есть с кем. У нее  со слепой кишкой что- то. Затор в ней, какой - то. А мне сегодня назвали день операции.  Анестезиолог приходил, беседовал со мной долго. Я вот в церковь хожу… Так там и боль, и беда, и радость рядом. Чего я там только не видела. Одну  женщину на коляске привезли.  Без ног и слепая, а просит священника о жизни. Жить хочется даже остатком обрубка, пока сердце бьется, а в душе надежда теплится. Наверное, в этом обрубке все равно вера осталась и она, несмотря, ни на физическое убожество, ни на полную беспомощность, все равно стремится наружу, к людям. Эту тягу к жизни убить трудно, она с рожденья сидит ... А цепляется за жизнь каждый, хоть здоровый, хоть больной! Больной все равно крепче. И чем болезнь круче.., хотя и сдаются многие.  А я то и молодая и сильная – ты не смотри, что худая.  Я сильная там, внутри!  Вот  я и думаю: пересилю все, а я пересилю, выздоровлю… Ребеночка рожу!»
                Виктор  Попов