Здесь перерыв. Большой. Раздельно, что ли
Мы спали с ней, боялась ли сестра
Переживать вновь половые боли
И мучаться со мною до утра,
Не помню точно. Но через полгода
Перебрались мы в город - мать и я
Да Фенька наша (жить у огорода
Осталась бабка). Целые мужья,
Как наш Попов,
Прошли сквозь строй комиссий.
Открыто было, что вполне годны.
Кто не имел пронырливости лисьей,
Тот растворился в грохоте войны.
Мать овдовела. Хоть и не на снОсях,
Но всё-таки беременной была...
Признаться, в этом я не тверд вопросе -
Темны мне материнские дела.
Не знаю, может, вовсе не Попова
В беременности нужно обвинять -
Не станешь же изобличать сурово
Свою же обожаемую мать.
К тому же мой единственный свидетель -
Подстершаяся память. Ей и сам
Не доверяю. Пусть уж добродетель
Принадлежит всецело матерям.
Но к нам ходил в то время некий Зуев,
Полкойки у маман арендовал.
Однажды, мне себя рекомендуя,
Отцом моим представился, нахал!
А я поверил. Стал хвалиться даже
В кругу друзей, что вот, мол, папа мой,
Тогда еще не обладая "стажем"
Видений пап, вернувшихся домой.
Позднее стало легион им имя -
Пришлось мне научиться ладить с ними,
Поскольку каждый папа норовил
Воспитывать ребенка в меру сил...
Мы с Фенькой знали, что в ночи скрипело.
Наверное "сестра" была непрочь
Мать подменить в какую-нибудь ночь.
Я видел муки Фенькиного тела.
У нас "в домУ" такая атмосфера
Всегда царила, что и херувим
Забыл бы очень скоро чувство меры,
Великим вожделением томим.
Ну, прямо все, за исключеньем бабки,
Все, кто у нас хоть месяц проживал....
Я о себе - понаписал "охапки",
Про всех - так выйдет целый сеновал!..
... Зимою мать по отпуску, в деревне
Свой гардероб меняла на еду.
Лихое время памятно и тем мне,
Что ел ботву, крапиву, лебеду. ..
Остались с Фенькой. Ночь мы явно ждали
(При матери раздельно спали мы.
Мать этим отдавала дань морали) -
"Благая ночь осьмой моей зимы!"
Легли чуть свет. Двуспальная перина
Буквально нас собой обволокла
И сразу же скатила в середину,
Как будто в небольшую котловину,
Соединив горячие тела.
Как пробка всплыв над утонувшим телом,
Две грУди сразу в рот хотел втянуть...
Шесть лет нельзя назвать большим пробелом -
Всего шесть лет не пососал я грудь,
Как, возвратившись к прежнему занятью,
Уже другую жажду утолял...
Неужто так у всех моих собратьев
И похотью отравлена Земля?
Нет, я такой породы сексуальной:
Мать в кровь мне вожделение влила.
Мысль приучил мечтать об идеальном,
Сопровождая низкие дела...
Неясное томленье билось в теле
Как в бочке без отверстия - вода.
Не понимал, не добивался цели,
Елозя по сестре туда-сюда...
Что даст ребенок по любовной части?
Однако в половых делах людей
Не судорога составляет счастье,
А так сказать, вся подготовка к ней...
... Вот так прошел я полный курс разврата
В двух категориях - "любовника" и "брата"...
Мы, пацанва,в большом рабочем доме
Все были в "суть" любви посвящены.
Не знали тем для разговора, кроме
Как жизнь людская с этой стороны.
О шпанских мушках мы мечтали даже,
Чтоб довести кого-нибудь "до блажи":
Тогда сама "заветная мечта"
Тебя потянет на себя спроста...
Ловили синих и зеленых мошек
И прятали вглубь дарственных лепёшек...
... Естественно, поведал - "по секрету! -
Двум пацанам о радости моей.
Они клялись мне "никому!" об этом,
Не промолчав, конечно, и двух дней.
Дразнили: "Э-э! Сосал у Фени сиси!",
Соседки взрослой вовсе не стыдясь.
Вот так без всяких следственных комиссий
Известна стала взрослым наша связь.
"Всё разболтал, дурак!", -придя с работы,
Сказала извещенная сестра...
Потом я свел с "изменщиками" счёты.
Потом утихли сплетники двора.
Потом молчал неделю, как могила..
Но Фенька все равно не подпустила.