Прошла зима. Дружил я с некой Валей.
Была она воистину мила.
Мы с ней у Гришки часто пребывали.
Тот Гришка был "не робкого числа".
Его мамаша прижила без мужа -
Пила, водила по ночам мужчин.
Примерами благими перегружен,
Односторонне развивался сын...
Он залезал на Вальку оголтело.
"Дай дырочку!" - с усмешкой говорил.
Валюша кроткой ярочкой смотрела,
А мне он был противнее горилл.
Мы здорово на взрослых походили,
Невольно пародировали их.
Заснять бы эти сцены в вольном стиле,
Не упуская ни единый штрих!
Я ревновал безудержно к горилле,
Сбегал частенько - поумерить "псих".
Горилла слазил. Валя, сморщив носик,
При помощи невинных пантомим
Просила, умоляла "дуться бросить",
Однако не влезал я вслед за ним.
Горилла мог через дыру в штанишках,
А мне казалось это грубым слишком.
Наверно, ждал в том, так сказать, серале,
Чтоб одного меня предпочитали.
Раз мать ее – красивая, с румянцем,
Насмешливая, с искоркой в глазу,
Из тех, кто возле пассажирских станций
Торгуют бойко прямо на возу, -
Вошла внезапно. Я стоял одетый.
Держаться мог бы, как козЫрный туз,
Но покраснел на полный спектр цвета,
Как будто поднимая тяжкий груз,
Когда она меня, а не Гориллу,
Хоть он застигнут явно был врасплох,
С искринкой намекающее спросила:
«Во что вы тут разыгрывали втрёх?» -
Всё время помнил, что вот эта тётя
Как раз тогда была не на работе,
Слыхала днём от двух моих друзей,
ТО обо мне и о сестре моей.
Теперь, конечно, думает, что всюду,
Распространять свой грешный опыт буду…
Характер мой доныне ни на йоту
Не изменился: я «полез в пузырь»,
Наговорил ей дерзостей без счёту,
Отбарабанил – и за двери шнырь!..
… С тех пор к Горилле ни ногой! А с Валей
Мы на дворе пристойнейше играли…
Потом, - когда весенние капели
Сосулек понаделали в апреле,
Когда на соснах появилась кашка
И мы за нею лазали ватажкой,
Когда прогрело землю целиком, -
Мы снова с Валей сблизились потом.
Неподалеку местные солдаты
Понарывали множество траншей.
Сооруженья были мелковаты,
Да не было поглубже, потемней.
… Случайно, не случайно ли попали…
По-моему, не думали вначале.
Но постепенно музыка пейзажа,
Весенний дух, суровый часовой,
Стоявший в метрах ста от нас на страже
Каких-то складов, не мешал, а даже
От взрослых отгораживал собой –
Всё нас «толкало». Та была готова
Немедля лечь. Её просящий вид
Я вспоминаю с нежной грустью снова,
Хоть между нами столько лет лежит!
Она опять наморщила носишко,
Чем выражала искренность сполна:
Ну, что ж, мол, ты, ведь не мешает Гришка,
Сниму, мол, если дело всё в штанах.
… В конце концов решил я взять лопату –
Соорудить для дамы сердца грот…
Не то беда, что фантазёр завзятый,
А то, что трус, жеманный идиот
Во мне проснулся, видно, в то же лето,
Прилип и никогда не отстаёт.
У совести испрашивать совета
В таких делах – так всё наоборот
Она, конечно, тут же повернёт.
На час иль нА день отложи попробуй,
Так планы разлетятся в пух и прах.
Уроков – много, только впрок учёба
Мне не идет – всегда-то в дураках!
У дома тут же встречен был вопросом
Насмешницы: "Где Валька?"... Что-то врал,
Но из меня весьма плохой нахал -
Вновь разгорелся, словно папироса...
И, направляясь "на раскопки" к Вале,
Почувствовал, что импульсы пропали.
С тем и конец... Осталась светлым бликом
Моя Валюшка... Вот бы встретить... и
Напомнить ей о том романе диком...
И матери... прочесть стихи мои.
Гл.8
Еще с зимы у нас пустила корни
Кузина Софья - Лодина сестра.
Конечно, дело было и в прокорме:
У нас хватало в те поры добра.
Мы жили возле мясокомбината,
"Отделом сбыта" ведала маман.
Носили нам по блату и без блата...
Да, мать бойкА была, как атаман.
Характер резкий и порой вульгарный,
С начальством связь при броской красоте
Тогда со стороны материальной
Являлись рядом выгодных статей.
Маман всегда-то не была "разиней",
Но это ей покоя не несло:
Она могла при матери и сыне
Заняться тем же древним ремеслом.
Как часто доносился скрип кровати!
Я перевидел с два десятка "пап".
Директор был - как явный плюс к зарплате,
Научный консультант - как эскулап.
Был и поэт. Всегда с собой в кармане
Он томик Маяковского носил,
Что очень импонировало маме,
Не уважавшей, как и я, горилл.
Наследственность во мне сказалась рано.
В семь лет я равнодушным быть не мог
При женщине, хотя отдельно стана
Не выделял, не выделял и ног
До... до второго курса института.
Лицо, скорей всего, меня влекло.
Так, даже к Софье, с первой же минуты
Почувствовал небратское тепло.
Спал с нею тоже, обвивал рукою.
Дерзать не смел, поскольку уважал!
Считал её возвышенной такою,
Каких возводят часто в идеал.
Она, пожалуй, пристрастила к чтенью,
Читая мне в постели перед сном.
Ходя за нею карликовой тенью,
Канючил почитать случайный том.
Тянулся к ней и чувственно, и свято
Не год, не два,а детство напролёт.
Хоть полагал, что, уходя в солдаты,
Сосед Борис взял кое-что вперед.
Он не вернулся. Софья с похоронной
Немало пролила горючих слёз...
Не помню точно, сколько длились стоны -
Житейский ветер, впрочем, их унёс....
Явился Петя Пастухов на смену -
Красивый, нежный! - и ушел туда ж.
В разлуке отчуждалась постепенно
Сестра. Как видно, не пустая блажь
Её толкнула на другого Петю.
Он раньше жил в одной деревне с ней.
Там домогался. Здесь случайно встретив,
Осадой обложил еще плотней.
В угрозыске работал "наводилой",
Пролазя трюком в воровской шалман...
Романтика сестрицу убедила,
Отчасти - пол, а в остальном - карман.
Последний год еще войны. Учеба.
А первый Петр - в Германии пока.
И вот они уже бесстыдно оба
При мне и днём "валяют дурака".