Человеческая психика полна тайн и загадок, признают даже маститые
специалисты-психотерапевты, чего уж говорить о простых обывателях.
Я всё это к чему, на днях пришёл из моря мой закадычный друг, полгода
ходил мотористом на рыболовецком судне. Вчера мы с ним встретились, я
предварительно жену отправил в салон красоты на целый день,
чтобы она не мешала застольной беседе. У нас уже сложилась традиция – по
его возвращению на третий день проводить заседание в моих пенатах и
обсуждать новости и события, произошедшие в мире за время его отсутствия
на суше. Впервые он отлучился на столь долгое время, обычно рейсы
продолжались не дольше двух месяцев.
Димыч маленько поправился за время работы, я ожидал обратное
(после предыдущего захода он сбросил килограммов двадцать). Мы обнялись,
звучно похлопывая друг друга по спине - так тётя Глаша выбивает пыль
из старинного ковра. Глаза товарища задорно блестели на загорелом,
закалённом морскими ветрами, лице, а широкая улыбка цвела, пока мы проходили
на кухню к коньяку и нарезке различных овощей с колбасой, являвшейся
нашей традиционной закуской.
Между рюмками он балагурил о различных происшествиях, весёлых и не очень,
застигнувших его в рейсе, о странах в которых побывал, когда судно
заходило в порт. Я слушал, вставлял свои комментарии и успевал подливать
коньячок. Димыч рассказывает всегда артистично и экзальтированно;
обильно жестикулирует, восторженно похохатывая, совсем как дитя, намедни
посетившее Дисней Ленд. По сути, он и является большим ребёнком:
впечатлительным и немного наивным, но выглядит опытным драматическим
актёром; практически ничто в нём не выдаёт моториста со стажем,
за исключением влюблённых в море лазурных глаз.
После очередного тоста, он вспомнил полутораметрового судового врача,
странноватого уникального человечка, совмещающего работу медика на судне
со стоматологической практикой на суше. Их каюты были по соседству.
-- Он питает страсть к рыбам-удильщикам, - закусывая крупным куском
«Докторской», чавкал Димыч, - Обклеил всю стену в каюте фотографиями
этих уродин. Жуткие создания, скажу я тебе. Видал, может, самые
известные – с этаким фонариком на лбу и огромной зубастой пастью. Они живут
на глубинах в кромешной тьме, и подманивают свою добычу мерцающим отростком.
Как только рыбёшка или рачок подберутся поближе – хвать!
Он так красочно описал, что я, помнится, вздрогнул на этом «хвать!» и
распахнул рот, чтобы расспросить о подробностях, но раскрасневшийся
Димыч опередил меня и продолжал историю:
-- Почему я о нём рассказываю? Он мне удалил зуб! Да, удалил! Разболелся
на третьем месяце плавания и всё тут! Неделю обезболивающие давал,
слабо помогали, мучился, естественно. Об этом ему доложил, дескать, рви,
если надо! На хрен мне этот зуб, погоды не делает, одни страдания,
к тому же у меня полно их! А он мне талдычил об этих своих рыбах-удильщиках,
мол, с детства ими увлечён, сам не поймёт, почему, и дома у него
аквариум с одним из представителей имеется, точнее – представительниц.
Это самки с фонарём во лбу и зубищами, как штакетник у бабы Вали, а самцы
у них – мелкие, во много раз мельче самок, увидит одну такую охотницу,
подплывает к ней и цепляется зубами. Живёт на её теле, паразит,
питается от неё, как яблоко от яблони. В общем, коварные и непонятные для нас
рыбины, а этот дрищ в восторге и даже изображениями богомерзких самок
полкаюты обвешал. Ну да леший с этим, мне всё равно, главное он меня
от больного зуба избавил. Достал каких-то две закрученных вилки и перед
моим носом водит, говорит, с собою в море берёт как талисман, и только ею зубы
рвёт - все операции проходят удачно, он подобным стоматологическим
инструментом дома своей твари спинку чешет, а тварь – урчит довольно.
Ага, представь рожу эту, страхолюдину с раскрытой пастью! Во сне приснится,
обделаешься со страху! Морской дьявол, словом. Некоторые виды этих созданий
разинут варежку и застывают на дне, языком подёргивая, точно мясистым червяком.
И жизнерадостные глупые рыбки ведутся и за добычей устремляются,
а тут их – хвать! –
Помню, вздрагивал и на этом месте.
Мы выпили за то, чтобы никогда не становиться чьей-то добычей, затем Димыч
вернулся к теме:
-- Так вот, он мне выдернул зуб этой фиговиной, которой свою амёбу скребёт
по лопатке, и я несказанно похорошел. Аж жить захотелось. Сделал всё грамотно,
пострел, я даже этого хоббита-стоматолога чуть не расцеловал по-Брежневски.
Однако через месяц заметил за собой, что отключаюсь ненадолго – на минуту,
две. На смену заступил, вроде в сознании, потом - бац! – очухиваешься или
кто-нибудь тебя окрикивает, будто я заснул стоя! Чёрте что одним словом!
И вот эта петрушка стала повторяться раз в несколько дней. Так и не понял,
что это: засыпаю на ходу или память отшибает. Никому не говорил, особенно
врачу, держал в секрете, вроде не мешает особо. Да и не хотелось трепаться
на эту тему с ним, разболтал бы кому-нибудь, ребята на меня смотрели бы как
на психа. А так – подозревали, что переработался маленечко и всё.
Но я не думаю, что это как-то связано с удалением зуба.
Я предложил тост за здоровье, и мы махом осушили бокалы.
Димыч заметно погрустнел, ссутулился, пропал блеск в глазах, попробовали
поговорить на политические темы, но он спустя время вернулся к своему
миниатюрному медработнику:
-- Представляешь, - говорил он, поджав губы, и я отметил: его подбородок
слегка задёргался, - влетел я как-то неслышно к нему, а он там сидит,
кипу фотокарточек разглядывает, слюни пускает с таким одухотворённым и
задумчивым лицом, будто кайфует от созерцания огня в камине или от заката
солнца на берегу моря. Я подумал, рыб своих мозолит опять, однако я ошибся.
Он кинулся их прятать, и по неосторожности несколько фотографий уронил
на пол картинкой вверх. Знаешь, что там было на картинках?
Я был крайне заинтригован:
-- Нет. Что там было?
-- Он же стоматолог по второй профессии, а на фотографиях - раскрытые женские
рты с напомаженными губами и торчащими зубами. Он, наверное, своих клиенток
во время обследования полости рта фотографирует! Для чего, хрен поймёшь.
Нравится зрелище, наверное, иначе бы и не пошёл в стоматологи. Только он так
шуганулся, будто я его за чем-то постыдным поймал, он даже избегал меня
пару дней. Таинственный мужичок какой-то, любящий раззявленные пасти
рыбин и рты женщин. Ну да ладно, у каждого свои таракашки.
При этих словах Димыч задрожал, посерел, лицо его осунулось, глаза
закатились и засверкали влажными пульсирующими комками. Я наблюдал как
завороженный за метаморфозами его организма. Шумно сопя, он откинулся
на спинку стула, и его голова запрокинулась назад, точно
кочан капусты в авоське. Движения были неестественными, словно его дёргал
за нитки невидимый кататоник-кукловод.
У меня промелькнула мысль, что под воздействием выпитого спиртного гость
решил отрубиться раньше хозяина, но уже в следующий миг мне было
не до мыслей – меня сковал ужас! Абсолютно землисто-серый Димыч,
фосфоресцируя выпуклыми глазными белками, принялся медленно открывать рот,
да так широко, будто намеревался раскусить арбуз! Раздался хруст челюсти,
и повеяло холодом, как из морозильной камеры, той, которую хмурые люди
заполняют выпотрошенными свиными тушками на зловещих крючьях. Димыч
застыл в более чем неудобной позе, напоминая психически больного, впавшего
в ступор. Спохватившись, я громко окликнул его, но он не отреагировал,
лишь розовый язык начал маняще извиваться наподобие червяка.
Около пяти минут Димыч не приходил в себя, разыгрывая эту кошмарную
пантомиму, мои толчки и окрики не в силах были отвлечь от «охоты».
Сегодня я отправил его к знакомому психотерапевту и уверен, с ним будет
всё хорошо, несмотря на то, что человеческая психика является самым сложным
объектом для исследований.