В пальцах рук,
вся его жизнь,
все светлые дни,
лишь пианино,
заставляло дышать,
нотами души.
Снова играть,
вскрывая себя изнутри,
оживая с нотами,
в мелодии юной души.
Тонкие пальцы приручают звуки,
выплескивая яркие тона,
лучшие картины как бред,
воспоминания трудного сна.
Сонеты Вивальди,
великолепие времен на снимках семьи,
другую музыку любила дочь,
такие разные, но в старости мы все одни.
Так год за годом,
песок застыл,
минутам некуда идти,
и стоило ли так жить?
ведь время отнимает все, учти.
Но искусство вечно,
творец не умирает,
он оседает в памяти чужих рук,
не наступивших лет.
Седина как страх,
цвет, который мы все боимся,
она проступает проступью на голове,
смиряя нас, громко смеясь.
Пианино – пианист,
черно – белые клавиши – судьба,
и эта мелодия вечного сна,
тепла как мечта.
Знаешь, мы его не увидим,
он умрет в своем сне,
такая красивая смерть,
без нот в тишине,
глаза закрыты о тебе.
В пальцах рук,
вся его жизнь,
все светлые дни,
лишь пианино,
заставляло дышать,
нотами души.
Каждая нота будет рождаться,
созревая внутри,
как простор фантазии,
будет рисовать новые сны.
«Лена прости,
я играл эти звуки,
чтобы ими дышать,
прощу, умей слушать и представлять,
думать и мечтать».
Пианино словно война,
допинг, что продлевает жизнь,
в тебе застывали мои слова,
чтобы ты могла жить.
Не вспоминай обо мне,
как о старом и глупом фильме,
ведь я думал о тебе,
лишь в полной тишине.
Мой мир это – пианино,
дар – это пианист,
я стал непрочитанным письмом,
как размокший лист.
Муза была наркотиком,
кровью сладких вен,
забудь каждый звук,
что звал меня в плен.
Зачарованно играя свою смерть,
нотами траура,
пряча тебя от себя,
будто ты не правда.
Прости и пойми,
эта музыка моя дочь,
мой смысл,
а ты всего лишь ребенок,
забытая мной мысль.
В пальцах рук,
вся его жизнь,
все светлые дни,
лишь пианино,
заставляло дышать,
нотами души.