Он видит вечно этот странный сон:
С родителями он бредет по парку
Начало осени, уже совсем не жарко
И где-то вдалеке звучит шансон…
Ему два года, может быть, и три
И весело, и он еще не знает
Что слишком тяжела дорога к Раю
Среди распутства, боли и интриг…
Родители ушли – и он один,
Ему, что странно, вроде бы нестрашно!
С ведерком строит маленькие башни
Еще лихих не ведая годин.
Вдруг кто-то в сером латанном пальто,
В заношенной, застиранной одежде
К нему рванулся в приступе надежды
И обнял с неизбывной теплотой…
И почему-то он не закричал
(Хотя все время трусил незнакомых),
Не заревел, не вырвался (как в коме):
Наоборот – притихши, замолчал.
Родители вновь появились вдруг,
Но – шутка ли? – стояли и молчали
Как будто затаенно что-то ждали,
Боясь разнять кольцо дрожащих рук.
И худенькое тельце в свитерке
Бродяга обнимал с такой тоскою –
Он одинок, болезнен, беспокоен
В холодном, неприветливом мирке…
И он не помнит – сразу или нет –
Ему увиделось отчетливо и ясно,
Что незнакомец серый и безгласный –
Он сам. Через каких-то двадцать лет…