Не помню почему, но только скоро –
По-моему, так через пару лет –
Мать, видимо, сменила и «контору»,
И дом, в котором я оставил след.
Наш новый дом стоял на той же «шрассе»,
И отстоял на тридцать номеров,
А я учился тоже в новом классе,
Где собрались ребята – будь здоров!
И не было в нем ласкового пола,
Поскольку сплошь мужской была та школа.
И в этой бийской школе номер три
Я начал развиваться понемногу.
Тут мне, слепцу, нашлись поводыри
И повели на торную дорогу.
Сначала – шашки, русская игра.
Нашлись её большие патриоты,
Способные сражаться до утра,
Сводя друг с другом «вековые» счеты…
Меня все мяли, но пошло мне впрок:
Со временем во мне пророс Игрок.
Второе дело – ребусы. О них
Я как-то не слыхал до школы этой.
Но тут «напал», как говорится, «стих»:
Я сделался любителем отпетым.
А третье дело – первые стихи:
И в них меня наставили ребята.
В тринадцать начал я свои грехи
И согрешаю, даже став солдатом.
А что же дом, ведь я забыл о нём,
Хоть памятен мне этот старый дом…
Дом был не мал, однако не велик,
Ведь всё зависит от масштаба меры.
Так, в сорок тот для девушки старик,
Кто хочет быть ей первым кавалером,
Но он же – просто юноша у тех,
Кто уж давно не годен для утех.
Одноэтажный чей-то особняк
Был разделен когда-то на отсеки
Для пятерых советских бедолаг
С семействами. Построенный в том веке,
Держался он не то чтоб кое-как,
А хорошо для старого калеки.
И в этом царстве из пяти квартир
Была совсем иная обстановка:
Отсутствовал здесь пьяный дебошир,
Отсутствовали шлюха и воровка,
Никто не говорил с надрывным матом
Ни в сорок пятом, ни в пятидесятом.
Учительница там тогда жила,
А с нею – сын, уволенный из флота,
И мать со мной была всегда мила,
А сын частенько рисовал мне что-то
Так быстро, необычно и красиво,
Что это я воспринимал как диво.
«Страстями надо жить!», - сказал Толстой,
Не уточняя, что такое «страсти».
И здесь я жил, пожалуй, как святой,
У множества страстей своих во власти:
Читал запоем, трепетал в кино,
В театре млел, не уставал в музее…
Но летом опускался вновь «на дно»,
От грешной страсти к Лоди пламенея.
Натура, словом, слабая была –
Бывал во власти и добра и зла,
И, хоть добро преобладало, зло
Меня своими тайнами влекло.
Глава 11
Сегодня я ни слова не добавил,
Придя в свою каморку поутру,
Где, в нарушенье всех солдатских правил,
Играю в стихотворную игру.
Недавно всё неслось единым духом,
Теперь за два часа – две пары строк.
В чем дело? Дело в том, что не по слухам –
По памяти живописал порок.
Когда ж доходит дело до сатиры,
До обобщений, до таких высот,
Где с каждым словом ходят конвоиры:
Мораль и Разум, - дело не идёт.
Детали секса рисовались смаху.
Ещё бы, ведь прочувствовал сполна!
Легко давалось то, что под рубахой,
Всё видно было, словно из окна.
На фаллосе сидел, как на Пегасе,
Не я его, а он меня стегал,
И о Полине, Лоди или Басе
Мгновенно созревал материал.
Чирикал канарейкой на постели
И клекотал не хуже петушка.
Летели зарифмованные трели
Из зарослей промежного пушка.
… Скорее бы убраться восвояси,
Сорвать, придя с вокзала, высший куш,
Чтоб не терзаться плотью, как «монаси»,
Порвать в кусочки холостяцкий гуж…
Мне СОКРАЩЕНЬЕ вымотало душу: (Обещанное, хрущевское)
Всё обещают отпустить, и ждёшь.
И видишь грудь, тугую, словно груша…
Подходит срок обещанный, и что ж?
Окажется, все обещанья –ложь.
Хотя неплохо мне живется в роте,
Пожалуй, грустно уезжать домой…
Но как прожить без богоданной плоти,
К которой у меня проспект прямой?
Как победить лихого супостата,
Того, кто мной всегда повелевал?..
Стоит в глазах ласкавшая когда-то,
Сразившая когда-то наповал.