Мелькнёт ли в авоське
меж пачек тугих рафинада
Та, в мягкой обложке, родная,
как парус косой, Илиада.
Готов за любым, за любою идти,
не знакомясь, по свету
В хитоне из джинсовой ткани.
Не смейся, поверь, а не сетуй!
Сверяли часы мы, а вот календарь
на стене позабыли…
Есть горстка от горького праха
«Арго» и в урановой пыли.
Мне выпивший сборщик, придя
с ходовых испытаний, поведал
О нос им подрезавшей странной
триреме. Ушла от ответа.
И только белесые волны,
приняв очертанья девичьи,
Кричали вдогонку: «Вернись!»
(почему – то кричали по – птичьи).
Наверно, я сам виноват,
что, подобно Кассандре, болтая
Не вышел, не крикнул: «Атас!
Надвигается песня блатная!»
И вот они, гости лихие,
устав, кулаками, ножами
Раскрыли шатры и торгуют,
но, к слову, торгуют не сами.
Ослепнет голодный твой взгляд:
изобильем давя, велелепьем.
Навзрыд, но воспой это всё!
Непременно, вот только ослепнем.