Круг на зеркальной глади воды достиг берега,
Обнимая, лаская бережно черные скалы,
Что день ото дня на горизонт скалятся,
Затих на песке, не желая назад возвращаться.
Удар весел об воду, белая пена, глухие всплески,
Человек уплывает вдаль, и помнит, словно это было вчера,
Как он гулял по ночному Невскому,
Как пел старые песни на улицах Люксембурга.
И сейчас отдал бы если не все, то очень многое,
Чтобы вернуть себе запах тех брошенных улиц,
И снова плюнуть в лицо тем, кто смел не внимательно слушать,
Столь любимые им его отечества песни.
Но от памяти этой становилось ему лишь больнее,
И нож ветра кромсал его даже сильнее и глубже,
Чем рука мясника, его былого соседа,
Шел седьмой день, как он потерял север.
Солнце, багряным, почти что кровавым рассветом,
Огласило седьмой день от начала конца,
Седьмой по счету рассвет, с тех пор,
Как встали стрелки во всех часах, и не стало пути назад.
Как люди рыдая, все в слезах, измазавших прахом,
Просили неумолимое время пойти вспять,
И простить их за то, что срубили последнее древо,
Что могло стать началом садов Эдема.
Но он плыл, позабыв, когда последний раз спал,
Пил или ел, седьмой день, не поднимая к небу взгляд,
У самого сердца согревал последний росток,
Надежду на то, что вернет потерянный сад.