Монахи. Безмолвны как скалы.
По пёстрым садам церквей.
Их ноги стоптали не мало,
Не мало беды перепало
На души смиренных людей.
Он был единственным сыном.
Жил просто,
Стал взрослым.
И маленьким стал большой мир.
А ночью неистовой тёмной
В пункте едва населённом
Впервые сошёл с пути.
Душа расставалась с телом.
Он был во всём виноват.
В ту дикую ночь он был в белом
И рядом стоял его брат.
И десятилетья решёток.
Тягучая боль в груди.
И Библия стала выходом.
Хотя и должна стать входом.
Лил дождь и свет мерк сквозь воду.
Теперь он всегда один.
С душою своей глубокой,
С судьбою хромой, однобокой
И с теми кого больше нет.
Теперь он всегда один.
Теперь он не раб, а Сын.
Теперь он всегда в чёрном.
Хотя даже это спорно.
Он жил с пелёнок в детдоме.
Мать бросила
прямо в родзале,
Его от неё забрали
На долгие тысячи лет.
Ему больше некуда деться.
Душа, что не видела детства.
А видела наглые рожи,
Моловшие одно и тоже
Пока свет софитов не мерк.
Казалось он вырастет скоро,
Любимая нянечка Лора,
однажды сказала ему,
Что мир не такой уж и чуткий.
Он красочный первые сутки,
А дальше лишь голод и тьма.
Ты знаешь, вам надо жить стаей,
Чтоб как ломкий лёд не растаять
Под солнцем надломанных дней.
Так было, они дружили.
Все дети детдомовских стен.
А дальше стало иначе.
Ведь Лора права. Незадача.
Обидно, тревожно и пусто.
Себе выбирая искусство
Обычно все брались за нож.
Дрались как могли. Как иначе?
От жизни сбежав от собачей
Нашёл он себе Отца.
Теперь монастырь его комната,
Молитва-его колыбельная.
Далёкая жизнь беспредельная
давно уже канула в лету.
Ещё пол часа до рассвета.
Молебен и время вставать.
Теперь его дух воскрес.
Как когда-то Христос Воскрес.
Монастырь, а вокруг лес.
Его дом теперь-рай.
Село рядом. Собачий лай...
Монахи. Сильны как глубокие реки
С могучими волнами их.
В душах гравюры на веки
Про страхи, грехи и огрехи.
Молитва и Боже помилуй...
Ещё много осталось пройти.
Мы все дети. Нам нужно расти.