I
За пустотой на безымянном пальце
подвижно всё, особенно слова,
но некий голос требует остаться
в пределах кругового естества,
и обретает плоть через сомненья —
что — созиданье есть, что — разрушенье
в неоспоримой логике вещей,
и есть ли разрушенье вообще,
или оно собой являет минус
начальный, чтобы после выжать плюс,
т.е. без всяких качеств половина,
исходный нуль, которого боюсь,
но принимаю за необходимость?
II
Я вглядываюсь в точки на снегу,
но ничего не вижу, кроме снега,
поскольку только одного могу
в такой зиме увидеть человека.
Он дорог сердцу, но непостижим,
и есть мятежный хрупкий свет над ним,
который сообщает мне о том,
что у любви быть может назначенье —
остановить Гоморру и Содом,
и проявить альтернативным зреньем
спасение, что лишь в тебе самом;
а приближенья осторожный жест
ни к одному из истинных блаженств
не может быть — увы — отнесено.
III
Что будет вещим сном, а что пройдёт
кошмаром непорочной одалиски,
решает город. Каждый новый год
резонно возрастает степень риска.
Тщета желаний — дорогая кладь,
но вместе с ней (оставить — что предать)
я выхожу на гомон площадной
к метро — подземной язве прободной,
с решимостью, что даже мёртвый вздрогнет,
поскольку вариантов не дано,
пить города причастное вино —
холодный шум от кольцевой дороги.