Эко нынче смурно в Поднебесной.
К вечеру такую хмарь нагнало, что и в комнате у батареи зябко,
неуютно… вот и жмёшься ты к настольной лампе.
Никого не ожидая в гости. Сидя в кресле у стола… праздно.
Наблюдаю, как течёт время… льётся, будто вино густое… мимо бокала на пол.
Где, не найдя лазейку, застывает слюдой алой.
Вырезай и вправляй в оправу. Надевай и смотри, любуйся.
Я не хотел говорить… рассказывать.
Ну конечно - возвращаться и что-то делать.
Но вот тормошу упрямо память и говорю - Послушай!
Кому говорю?.. столу, локтю… будильник, зевая, поддакивает.
Ветер сегодня с цепи сорвался…
к форточке снежное ухо своё прикладывает… мол, говори - я слушаю.
- Так слушай!
Но с начало представь картину, на которой изображён город…
Неизвестной кисти палитра не заигрывает с цветом.
Сквозь прищуренные веки чудится горсть пшеницы,
ставшей пепельной вновь от пыли…
Пыли той, которую время после себя оставляет в Лете...
Что-то вроде копилки судеб, стертых в памяти поколений
непрерывной людской боли...
под скрипичный концерт Вивальди.
- "Largo", сочинение номер четыре.
Город этот мне достался в наследство.
Невелико оно. Отцом ли, дедом мне завещано… не знаю.
Слишком темны эти тонкие нити - не ухватить руками.
Обыкновенно - сами определяют себе место.
Довольствуясь малым...
До сих пор не исследовал далее площади перед Храмом.
Близлежащие закоулки… два, может, три дома.
Это всё, что я в жизни видел.
Со словами играя в шашни, ей не смел подобрать имя…
Уберегла фортуна!
Ну а то, что тебе предлагает сегодня память,
уже не твоё... Судьбы… уже лишены плоти.
Теперь, называй, как хочешь.
Интересно ли, беспристрастный?
В феврале тебе, знаю, скучно. В этом месяце ты печален.
А в России куда как хуже…
Так, задумчив, в своём полёте, что порой забываешь подолгу
ветви сосен уснувших раскачивать.
А очнёшься - лупишь наотмашь, как ужаленный…
Снежные шапки разбиваешь, взметаешь с воплем...
Застилая перед прохожим белый свет,
чтобы слёз продрогших он твоих невзначай не увидел.
Посмотри, заслонись локтем...
Будто в немой киноленте, в круговерти метели снежной
собирается в путь Нансен.
Не спеша, этот путь дальний… бесконечен и безвозвратен.
Он готовится несуетливо, смотрит в камеру улыбаясь...
За давностью киноленты глаз прищуренных, может, не видно.
Прикрепляет, похоже, лыжи...
Рукавицы… привычным жестом, о предплечья – по глубже руки!
Приноравливает к саням упряжь, поворачивается... машет...
Оператор привычно ручку (или как там у вас зовётся?).
Оператор профессионален (ты же знаешь, что это такое!).
Оператор глотает слёзы - нелегко на ветру морозном,
костенеют душа и пальцы…
Но подводит видоискатель - он лицо узнаёт друга…
Кинокамеру прочь... дулю!.. не кричи, брат, кино немое.
Храм безымян и безлюден, покуда молчит его колокол.
Тишиною творец укутан… в тишине его первые грёзы.
Смотрит голубь в лицо Спящего.
Долго, внимательно… и вновь улетает на поиски.
Не забрёл ли в город Прохожий.
В коридоре детства есть комната, хранящая вечный сумрак.
Тот, кто найдёт дорогу…
Тот, кто услышит Эхо…
Тот, кого его память в тайники за седьмой печатью,
не пожалев, пропустить решится,
того не спасут его дети - он обратно не сможет вернуться.
Так на свет появился Прохожий… он последним отсюда выйдет.
И сейчас - его, ищет голубь.
Это верный, скажу тебе, признак.
Значит что-то должно случиться.
Много времени пролетело… с той поры обмелели реки.
В сёлах люди слагали песни, когда было особенно скучно...
Умирали и вновь любили, только уже другие.
Три юродивых чередою разменяли вакантное место.
Лишь четвёртый не отличался от селян ни лицом, ни взглядом.
На блаженного сам согласился…
Да и прежних, пожалуй, тоже никто не просил об этом.
- Сколько слов на пустом месте!
- Сколько жизней прошло у обочины!
Страх клубился по улицам города.
Я смотрел с колокольни беспомощно.
( я тогда просмотрел свои очи)
Каждый день - неумолимый маятник, вездесущая гильотина...
От которой, под крестным знаменем, никому не удастся скрыться.
За себя уже не боялся… не родившегося ребёнка...
И однажды, верней, единожды - на рассвете шаги по улицам...
Босоногая, в белом платьице... с шустрым козлёнком, помню, на привязи.
И взлетели радостно голуби, вдарил гулко охрипший колокол.
Пожалела, сама явилась... любимая женщина мира.
Как-то чудно его окликнула… и втроём зашагали по площади.
( вновь забыл застегнуть сандалии)
Провожал... далеко, оглянулись.
- Я?.. ну, а что я... спроси четвертого… каково оно, быть юродивым?
В эту ночь, наконец, уснули. Беспробудно всю жизнь проспали.
Ветер утих. Слушает. Молча приник к оконному.
Снег без него падает, как от руки локоны.
Тихо… такие паузы посещают теперь не часто.
И живу я всё в том же городе, а всего-то прошло, месяцев.
Календарные... какова насмешка!
Та же комната, те же стены, эти же люди порой заходят.
Та же женщина, те же жесты, те же плечи в объятьях, речи...
Нисходящее вглубь сумасшествие… ежедневное… шаг за шагом…
По широкой бездонной лестнице возвращаются в дом свой тени.
Под скрипичный концерт Вивальди.
- "Largo", сочинение номер четыре.
1994г.