В тумане Серебряного Века

Александра Плохова
Эта удивительная встреча случилась давным–давно, в самом начале моей дружбы с поэтессой Светланой Кузнецовой.
В один из вечеров она пригласила меня в ЦДЛ на просмотр голливудского фильма. В советские времена зарубежные фильмы с синхронным переводом можно было изредка посмотреть только в закрытых клубах (Доме кино, ЦДЛ) - в прокате их не было.
До начала сеанса  оставалось около часа, и мы отправились скоротать его в кафе.
С трудом отыскали столик в дальнем углу. Народу было много.
Зал жужжал и тонул в табачном дыму.

Вдруг Светлана шепнула мне: - Нолле!
Мне это имя ничего не сказало, но я невольно взглянула в направлении улыбки Светы.
- Интересная Дама! – отозвался в моём восприятии образ пожилой женщины, приближающейся к нам.

И сразу же проснулась игра, придуманная мной ещё в студенческие годы: искать и считать красивые, необычные лица на встречных эскалаторах метро. Москва тогда не была так перенаселена, и эскалаторы двигались медленнее – можно было спокойно разглядеть человека. Вот так я развлекалась по пути в институт и обратно.
Красивых лиц с каждым годом становилось больше, а необычных – всё меньше. Очень редко встречались «Дамы» - не всегда красавицы, но непременно необычные,  с определённым шармом, загадочные, несущие волнующую тайну, которую надо было разгадать или домыслить. Это было очень увлекательно. И почти не встречались «Рыцари».

Понятие «дама», как и сопряжённое с ним понятие «рыцарь», давным-давно исчезли из обихода и языка нашего «царства-государства».  И, тем более, исчезли типажи (образы), именуемые этим словом.
Последним пристанищем, где эти слова и образы ещё обитали, были старинные легенды и поэзия Серебряного Века.

Итак, первое, что мне стало известно о «моей» Даме, так это – имя. Её звали Нолле, Надежда Александровна.
В ней, как мне показалось в первые минуты знакомства, было всё, что я подразумевала под понятием «дама» : шарм, благородство, угадывалась былая красота. Я чувствовала, что есть и тайна, но пока не находила признаков. Но никакую тайну с бухты-барахты не разгадаешь.
Смущало явное отсутствие внешнего благополучия: бледная, худощавая, в вышедшем из моды сером широковатом габардиновом пальто,  и чёрном простеньком берете.
Однако Н.А. Нолле держалась достойно. Для неё это, похоже, не имело в настоящее время большого значения. Прямая спина, высоко поднятая голова, приветливое лицо, приятные манеры.

После обмена приветствиями, гостья устроилась за нашим столиком, слева от меня, напротив Светланы.
 
Было очевидно, что Светлана близко знакома с Надеждой Александровной, обе  рады встрече и очень симпатизируют друг другу. Это следовало из  отдельных фраз и тональности их разговора. Не случайно Нолле выбрала из массы людей, сидящих за столиками в кафе, именно наш столик, где сидела знакомая ей Светлана.
И ещё я отметила почтение Светланы к этой женщине.  Светлана была в общении прямолинейным человеком и никогда не кривила душой. Лесть была ей чужда.
И это почтение моей подруги говорило о неординарности Дамы,  заинтересовавшей меня.
 Но вот, в чём заключалась неординарность, которую я бессознательно ощутила, как некую тайну, для меня было загадкой.

Интеллигентность и образованность не скроешь. Они  - на виду: в воспитании, в чистой речи, деликатном отношении к окружающим людям, в благородстве.
Позже, много позже, это подтвердилось следующей информацией:

«Надежда Александровна Нолле родилась в Москве, в семье врача. Училась в московской частной гимназии Е.Е. Констан, слушала лекции в Сорбонне, окончила Высшие женские Бестужевские курсы».

А пока, правила моей выдуманной  игры требовали представить, сочинить или домыслить тайну этой Дамы.
По моим представлениям, сложившимся в юности, дама должна принадлежать рыцарю, любить и быть любимой. И «моя» Дама – тоже! Так кто мог быть её рыцарем? Каков Он? Кто – Он?

Тем временем, за столом зашёл разговор о кошках. Светлана поинтересовалась, как она справляется со своей стаей?
Оказывается, кошек у Нолле  не менее трёх! Нынешней зимой она не дала погибнуть от голода и холода уличным брошенным – принесла их домой. Вылечила, откормила, а теперь ищет тех, кто может позаботиться о них, но пока нет желающих.
Заговорили о повадках и характерах домашних зверушек и кошачьих историях.
В моей семье, в доме в Сокольниках, всегда, сколько я себя помню, были коты, и каждый имел своё «лицо».
И я вспомнила домашние рассказы о Фитюльке.  Этот самовлюблённый кот моего дедушки - (кот – сноб) презирал черный ход, и гулять выходил только парадным. Также и возвращался. Вспрыгнув на перила лестницы, звонил, ударяя лапой по вертушке круглого металлического звонка, по окружности которого было выгравировано: «Прошу повернуть!».

И  тут прозвенел звонок, приглашающий публику в кинозал. Мы распрощались с Надеждой Александровной Нолле.
А я уходила с сожалением, так и не доиграв свою игру, – не найдя ответа на главную загадку "моей" Дамы. Слишком мало было дано времени на общение.

Ответ обрушился на меня, когда мы со Светланой покинули кафе, и, поднимаясь по лестнице, я задала вопрос

 -Кто эта Дама?
- Любовница Блока.

Шок!

- Как же она жила всё это время?
- На Колыме. 18 лет женских лагерей. Вернулась недавно.

Шок!

- Боже! Как же она живёт сейчас?
- Ты же слышала. Подбирает голодных кошек и на грошовую пенсию лечит и кормит их, сама при этом - недоедая.

И сжала боль моё сердце. Мне хотелось убежать, куда глаза глядят,  спрятать от посторонних выступившие слёзы.
Но мы уже входили в кинозал.
Звучала красивая джазовая мелодия, а на экране царила благополучная заграничная жизнь.



ПОСЛЕСЛОВИЕ

В этом же году Нолле Надежды Александровны не стало. Она похоронена рядом с мужем (историком литературы и критиком) Коганом Петром Семёновичем на Новодевичьем кладбище.

Отношения Великого  поэта Блока и его близкого друга Н.А. Нолле по сей день волнуют поклонников творчества Александра Блока.
 Особенно, таинственная история рождения их предположительно общего сына. Кто-то считал, что отец ребёнка – муж Надежды Александровны – Коган Пётр Семёнович.
В отцовство Блока страстно верила Марина Цветаева. В одной из сводных тетрадей Марина Цветаева пишет, что Нолле-Коган показывала ей письма Блока, его подарки сыну и при этом «растравляла меня невозможной назад-мечтой: себя — матерью этого сына, обожествляемого мною до его рождения...».
«Стихи к Блоку» Марина Цветаева завершила циклом из пяти стихотворений, посвящённых Н.А. Нолле – «Подруга».
В мае 1926 г., посылая Рильке сборник “Стихи к Блоку”, Цветаева присовокупила к циклу “Подруга” следующее пояснение:
“Посвящается его последней возлюбленной и ее (его) сыну, которого Блок никогда не видел и которому он незадолго до смерти послал из Петербурга куклу арлекина и старый перламутровый крест (с розами — думаю, что выяснила возникновение
„Розы и Креста“).

Вот, о сыне Нолле и Блока  ни в тот памятный вечер, ни после, мне Светлана ничего не говорила. Знала, или не знала Светлана? – мне не известно. Предполагаю, что знала, от самой Надежды Александровны, но понимая, что эта история глубоко личная Нолле, Светлана не могла, не смела разглашать чужую тайну в силу своей порядочности. И этот поступок– в характере моей подруги Светланы Кузнецовой.

Мне же об этом стало известно случайно совсем недавно из статьи Марка Тартаковского, опубликованной  в «Огоньке», №57, 2008 г. и статьи Константина Азадовского в  журнале «Звезда» №5, 2012.

 И я ещё больше восхитилась глубиной души, добрым сердцем, силой духа и мужественностью женщины, имя которой Нолле, умевшей искренно, самоотверженно любить.
Отношения Александра Блока и Н.А. Нолле длились последние годы жизни поэта, семь лет, до самого ухода Поэта в мир иной, о чём свидетельствуют 47 писем Блока к Нолле, 40 из которых она передала на государственное хранение.

Странно, но я нигде не обнаружила сведений о Колыме. Но это понятно: время было в стране такое, что даже вспоминать о репрессиях было опасно. Думаю, что Светлана узнала этот факт  от самой Надежды Александровны, и замалчивание его не посчитала нужным.
 Не верить Светлане я не могу. 22 года дружбы с ней не дали ни разу мне повода усомниться в её искренности и правдивости.
Этот период жизни Нолле, также как и других, репрессированных в 48 году, – тайна, хранимая государством от общества за семью печатями.

Меня тронул один, на первый взгляд,  не слишком существенный штрих к портрету Блока, о котором поведала поэтесса Надежда Александровна Павлович, любившая Блока,  общавшаяся с  Блоком, посвятившая поэту свою поэму, а также дружившая с Н.А. Нолле.
В письме к Владимиру Николаевичу Княжнину - историку литературы, критику и другу Блока Н.А., Павлович пишет, что Н.А. Нолле  «Ещё рассказывала, как у Коганов был сумасшедший от весны — кот, как Блок его уговаривал и ласкал».
В предсмертном письме (20 мая 1921) г. он спрашивает про этого кота.  Как же он любил «тварей»!».
К.Азадовский уточняет дату предсмертного письма, в котором Блок поздравляет Н.А. Нолле с рождением сына: оно датировано 2 июля 1921 г., и приводит дословно вопрос Блока в письме к Нолле от 20 мая 1921г.
«В своём ли уме ещё серый кот?».
 
Прочитала и почувствовала мистическое единение Блока и Нолле даже в любви к определённому виду животных (тоже мистическому – кошкам).
 
Нет ли мистики и в нашей краткой встрече с «моей» Дамой? Почему вдруг я вспомнила тот далёкий вечер в ЦДЛ? Почему единственной темой нашего общего разговора стали кошки, их повадки и кошачьи истории?

Ответа нет.

Больше сказать мне нечего.

Всё растворилось в тумане Серебряного Века.