Дельфин.
Не думал он и не гадал, что пойдёт учиться в музыкальную школу по классу баяна. Провинциальный городишко, в котором он родился, не располагал большим выбором занятий, плюс то, что у мальчика обнаружился хороший слух и желание петь.… Вот он и пошёл.
Несколько лет протелетели: он выучился. Что дальше? Баян, он так любил его! Но, к сожалению, за музыку не платили денег! А надо было, как – то работать, встречаться с девушками, и, вообще, устраивать свою жизнь нормально и по – человечески. Что делать? К великому ужасу, и
удивлению, он осознал, что не может и не хочет чем- то другим
заниматься. Сядешь за баян – и мир приобретает яркий оттенок, а нет его, баяна милого – нет оттенка яркого и жизнь другая. Обычная. Не его жизнь, чужая жизнь. «Стукнуло» ему тогда восемнадцать лет.
Подумал он, подумал и… пошёл в музучилище. Играл вечерами, в сырых классах с серыми батареями и синими занавесками, пел его баян, друг его, хороший инструмент, понимающий, чуткий…
Так прошли годы.
---------------------------------
Закончив училище, он твёрдо решил поступать в музыкальный институт. В доброте и силе своего инструмента он не сомневался. Только он, любимый баян, дорогой сердцу, мог спасти его от всяческих напастей: от душевных ран, от чёрствости людей, от пошлости и серости вокруг. Занимаясь у хороших преподавателей, слушая внимательно, и запоминая то, что они говорят, он постиг многие тайны музыки, он научился многому…
Ушёл в Армию, там продолжал играть. Трудно было. Тяжело. Он светлый был, Дельфин. Его так ребята прозвали: Дельфин. Он добрый был, Дельфин. Как его было настоящее имя - не помню. Пусть и будет тогда только это прозвище… совсем и не обидное: Дельфин. Приятно даже произносить…
Прошло ещё какое – то время. Надо было подумать о серьёзных заработках. Но как быть? Провинциальный городишко, в котором он жил, не располагал большим наличием хороших работ. Пойти в музыкальную школу? Не захотел, не смог. Не смог – и всё. Хотел играть, хотел чего – то большего, вот и всё! Поехал в Москву.
А что в Москве? Снял квартиру, стал жить. Благо, на первое время деньги были. Работал на заводе, грузил, перевозил вещи, торговал книгами… видеокассетами… Москва!-)
И тут он познакомился с двумя музыкантами: пареньком – гитаристом и другом его – который пел. В электричках они играли. Разговорились. Дельфин удивлён был, что так можно, вот, взять, пойти и начать петь перед сидящими и смотрящими в одну точку, людьми.… Ведь это же… попрошайничество! Это позор!
Для чего он столько лет учился? Чтоб так играть?
Он высказал ребятам - музыкантам всё это, он был прямой, Дельфин, мог даже и подраться, если что, а они ему: «Ну и дурак - же ты, Дельфин! Ну, иди, тогда, грузи на стройке. Дальше! Или езжай к себе в …»
Обиделся Дельфин, но виду не подал, они ему сказали то, что думали и ссориться с ним не желали. Он ушёл домой. Дома взял баян в руки и стал играть. На баяне он мог сыграть Ре – минорную токкату и фугу Баха, звучало, как на органе: величественно. Так играл он, ночью. Потом заснул, и снилось ему, что он на сцене: играет токкату и фугу Ре – минор, а люди в зале слушают, слушают, слушают, … некоторые плачут. Женщина одна плакала, в переднем ряду. Проснулся Дельфин и видит: он один, в комнате, с обшарпанными обоями и синим тюлем, без батарей, никого нет, ни зрителей, ни той женщины, которая плачет.… Задумался Дельфин, вспомнил вчерашних парней…
«А может быть, они правы…» - подумал он. «Ну, чем они хуже? Так – же, наверное, учились, как я.… А я их так обругал!»
И пошёл он играть, на другой вокзал, не на тот, на котором часто бывал проездом. На тот постеснялся. Типо, другой вокзал – легче и там можно концы в воду спрятать, это, как будто, не Россия… и не Москва…
Выбрал электричку, где есть люди, вошёл, постоял немного в тамбуре, прикурил, достал баян,… колотилось сердце: как перед выступлением. О деньгах не думал, вообще! Забыл о деньгах!
Отворил дверь с грохотом, предстал перед людьми. Они сидели спокойно, и его не ожидали. Не было никаких аплодисментов, ничего не было, только удивлённый взгляд и стук колёс…
И он заиграл токкату и фугу Ре – минор. Люди слушали его и одна женщина, в переднем ряду, даже заплакала. Поезд мирно мчался, а стук колёс, как метроном: тук – тук… тук – тук… тук – тук…
Отыграв, он слегка поклонился: сделал головой такой лёгкий жест. И кто – то крикнул ему «Браво!» Он пошёл, стесняясь, и удивлён был, когда люди давали ему деньги, деньги, деньги, в целлофановый пакет.
Он был потрясён. В тамбуре стоял, курил, успокоиться никак не мог, только говорил, в душе: «Спасибо тебе, спасибо, выручил ты меня, ты уж прости, за всё, прости, это я так. Временно, пока нет ничего другого для нас… это я только так, для подработки…» Инструмент ему ничего не отвечал, он мог говорить, только когда звучал.
Так прошёл вечер. Дельфин чувствовал себя богачом: ещё никогда он столько не зарабатывал в Москве! За один то вечер! Он купил себе пиво, очень дорогое, и даже позволил себе не «Хот – дог», а «Даёшь блины» - большой блин с красной икрой. Ну, захотел попробовать,… что ж теперь.
И денег всё – равно не убавилось. А мелочи было столько, что хоть кидайся! Полный мешок! И куда он её теперь сбагрит? Кому?
В магазине – то, поди, она не нужна!
На следующий день он не пошёл никуда: лежал, отдыхал, занимался и читал. Вспомнил пару весёленьких вещей, разучил на баяне, нельзя – же всегда играть одно и то – же! Серьёзное произведение, требующее большой выкладки, раз сыграл, и хватит. Ну, можно потом ещё раз, через десять вагонов, если душа пойдёт… А так – то, людям надо играть весёленькое: под пивко… Народ должен заводиться! Надо МАЖОРНО играть!
Так он ходил и ходил всю осень и всю зиму. Уже и работу на стройке бросил, ушёл от туда, сказал: Всё, ребята, прощайте, у меня новая работа, те у него спрашивают: «Где? » Он им: «В Вологде – где. Не скажу. Не
поймёте!» - те: «Ха – ха - ха!» Он: «А ну, хватит, вам – то, какое дело?»
И ушёл навсегда. От них.
На вокзале он приобрёл новых знакомых и виделся с ними почти каждый день. Новые знакомые, тоже, «штыряли» – так называлась их работа: штырять – значит просить, он уже свыкся с этим. И зима, наступила холодная зима. Как – то он шёл, работал в вечернем тёплом поезде, народу, было не мало, но, и не много, как – раз, в самый раз.
Продвигался, постепенно, к головному вагону, играя полонез Огинского, Чардаш – Монти и в конце – Цыганочку. Окна были закрыты, звук хороший, зимой вообще, игралось лучше, и заработки были в два раза выше… не понятно, даже, почему, музыка, наверное, слышнее, ведь окна – то закрыты. Уже приближалось к одиннадцати, главное, доехать бы до Москвы, а там успеть на другую электричку, с другого вокзала… иначе, придется ночевать в Москве, та электричка, ведь, последняя…
Дельфин не выспался сегодня, вчера, чего – то, всю ночь не мог уснуть, ему приснилось, как он поругался со своей бывшей девушкой, она не понимала его,… но он надеялся помириться…
Эх, Дельфин, Дельфин…
Отыграв, пошёл по вагону, медленно, машинально говоря: «Спасибо» - ему давали деньги, которые он потом в тамбуре, перекладывал, из целлофанового, в «специальный» пакет, но в этот раз, он был настолько уставший, что и перекладывать – то было тяжко: потом переложу, в начальных вагонах, уже ближе к Москве. Но сейчас уже накопилась целая пачка десяти – рублёвок, надо – ка переложить, много уже денег… Дельфин остановился в тамбуре и стал доставать деньги. Десятки, десятки, десятки, о, пятидесяти – рублёвка! Это, когда он, на заказ, Шуберта, двоим мужчинам сыграл, … ехали, пили коньяк, смеялись…
Да, не плохо… ой, что это? Что это?
Он не верил своим глазам.
Он смотрел и не мог понять: то – ли это вечерний свет тамбура врёт, то – ли это ему мерещится! Не может быть!
Среди этой огромной кучи денег на него смотрела одна, единственная и неповторимая, не понятно, откуда, взявшаяся, драгоценная, зелёная… бумажка. Стодолларовая.
------------------------------
Дельфин несколько секунд, так, молча, стоял, смотрел. Кто это ему так дал?
Кто? В электричке, в ночной, сейчас, зимой? И когда? И зачем?
Дельфин удивлялся. «Видимо, кто – то по – ошибке!» - сделал заключение музыкант. До Москвы, ещё, пять остановок. Сейчас будет какая – то мало – известная, … кажется, Н…
Электричка останавливалась. Дельфин покосился в сторону сидящих в вагоне людей: они полу – спали, полу – думали, всё было спокойно.
«Видимо, из того, другого вагона…» «Надо выйти!» Дельфин шагнул на платформу остановки, двери тут – же закрылись, на платформе почти никого не было, это была безлюдная, тихая станция. Дельфин пошёл по платформе, слушая звуки удаляегощегося поезда…
Пошёл лесом. Там, дальше, должен быть, то – ли посёлок, то – ли, ещё что – то… там, дальше, точно. Но сейчас надо пройти лесок. Одинокие фигуры людей шли в его направлении, люди, сошедшие с этой электрички, шагали к себе домой. Дельфин быстро шёл. Потом он пошёл быстрее.
Потом побежал.
Бежал он долго.
Он хотел оторваться от людей… от маленькой толпы людей, шагающих в его направлении. Вдруг увидят? Отнимут? Ведь кто – то, нечаянно, дал ему сто долларов. Кто – то нечаянно. По ошибке…
Эх, Дельфин, Дельфин…
8 сентября. 2004. Валентина Бобкова.