И в эти дни подать то некому.
Проходят мимо лица безразличные,
И вроде лица, поверхностно, но маски.
И под одно подкошены «Типичные».
И вроде бы стоишь напротив, смотришь в них,
Забиты намертво безумием глаза.
Мелькают вспышки, отпечатки и ошибки,
Но только в тех глазах не видишь ты себя.
Проносятся далекие вопросы,
От суеты до суеты шагать под громкий гул.
И вроде бы приходишь поутру в себя,
Ан нет, что показалось, то загул.
Откроешь будто холодильник,
И вынешь сердце, смятое в кусок.
Глубокий вздох, не менее глубокий выдох.
И тот кусок несется в свой потерянный чертог.
А что нам бред, хваленный словом,
Пробитый насквозь обрывками стихов.
И все ползет, ползет размеренно по стенам,
Дым сигареты, устремляясь в потолок.
А мне чего? Кого просить? Уж нету горя.
Что горе нам? Очередная дребедень.
Уж завтра полдень, завтра новый принцип.
И мы по-новому бросаемся из тени в тень.
Стояли трое против ветра.
Спиной загородив железный крест,
А впереди, и сзади неслись борзые,
Не выпуская из клыков, когтей свой гнев.
Да ладно гнев, перешагнуть не стоит.
Слюна на грудь, и волосы в руках.
И ладно бы задели стрелы,
Да только одиночество сквозит в глазах.
Оно зовет. И крику нет предела.
Летишь как в пропасть, окунаясь в сон.
Но поутру заглянешь в холодильник,
А вот оно и сердце, ах, вот она и боль.
Гремишь посудой, кофе мимо кружки.
И сахар сыплешь не то, чтоб через край,
Но все же сладость и в гортани горечь,
Ты ощущаешь так, что проще не дышать.
А что нам горечь? Боль хмельного ряда.
Все превозмочь, за всех преодолеть.
Но тут, как зло, ползет вдоль улиц слово,
И прямо в грудь, сбивая твою спесь.
А слово что? Оно не любит крика!
Имеет грань, и принцип, и цинизм.
Но там любовь, а слово как больное,
Срывается с цепи, под взгляды безразличных лиц.
О, эти лица! Не говорите слова! Оно как нож.
Вам не суметь простить и позабыть.
Давай как я, сегодня будем строем,
А завтра по домам, себя превозносить и не любить.