…Боже, смилуйся, дай нам отдушину, дай,
дай хоть мельком почувствовать
снова себя влюблённым.
Почему-то зовёт этот праведный край
то, что нас ожидает –
мёртвым сезоном.
Тучи низко висят. И, залив теребя,
ветер что-то кричит им
всё резче и резче.
И я вдруг ужасаюсь, – как жить без тебя? –
и вздыхаю печально, – с тобою не легче!
Почему-то чужими вдруг стали места
по которым любили бродить на рассвете,
вдоль аллеи несётся куда-то листва,
где носились мы, за руки взявшись,
как дети.
Помнишь, я заплывал далеко за буйки
и средь бликов терялся – то явь или небыль? –
и синели глаза твои, как васильки,
на песчаной косе
между морем и небом?
Ночью звёздной кружился вселенной волчок,
вальс кружился,
и вел в ритме звёздном тебя я,
с отдалённого мыса моргал маячок,
словно азбукой Морзе что-то вещая…
Где, куда всё девалось? Лишь шорох и стон
сеют смуту
и даль будоражат густую.
Потому он, наверное, мёртвый сезон,
Что, любовь растеряв,
Здесь не встретишь другую.
Что пустынно на пляже
и в сквере сквозном,
что за всё, что случилось –
мы сами в ответе
и, что, как ни прискорбно, в романе одном
это всё уж описано в прошлом столетии.
Почему так жесток
этот времени бег?
Почему быстротечны так счастье и радость?
Даже самый, казалось, родной человек
стал вдруг в тягость тебе
да и ты ему – в тягость.
Ветер кроны качает,
несётся листва,
тяжелеет волна и её колыханье.
Всё трудней и труднее находим слова,
и подолгу мы ходим, всё ходим в молчании.
И туманы всё чаще ползут в этот край,
и синеют ущелья, как будто аорты.
Боже, смилуйся, дай нам отдушину, дай
просто зимний сезон,
но не мёртвый,
не мёртвый!..