Д., увеличивающему процент радости и уменьшающему процент страха.
…и все, что есть у нас, — это радость и страх.
Б. Г.
1.
Только вас и не хватало
для начала карнавала.
Все собрались? Расчудесно.
Пустимся скорее в пляс!
В нашей радостной психушке
очень яркие игрушки,
всяко-разно тили-тесто
и обои вырви глаз.
Бодро вертятся колеса.
У Фортуны нет вопросов.
У Фемиды нет ответов,
но зато есть жернова.
Под рубиновой звездою
в состоянье непокоя
вроде просим мы карету…
Только это все слова.
Дед Мороз — пешком по бровке,
пьяный, злобный и неловкий,
а в мешке всё шебуршится —
там подарочный бардак.
Обними меня за плечи —
так, как ни забавно, легче.
Снег идет такой пушистый,
что не страшно… вроде как.
2.
В опрокинутой тарелке —
рыба, птица, дикий зверь,
драгоценная безделка,
три находки, пять потерь,
факты, слухи, аргументы,
дама треф, семерка, туз,
две бобины киноленты,
сказки, были, мертвый груз,
маски, ожиданье, вера,
шум и ярость, смех и крик,
вся готовность пионера,
Чингачгук и Белый Клык,
гроздья праведного гнева,
пять недолгих вечеров,
быстрый самолет на север,
Будда в сердце, бес в ребро,
чей-то еле видный профиль,
чан прокисшего вранья,
запах утреннего кофе,
мишура и чешуя,
зайка, брошенный хозяйкой,
колобок во рту лисы,
все секреты без утайки,
гладкость взлетной полосы,
безрассудная свобода,
центр смерча, острый край…
Что твоей душе угодно?
Не боишься — выбирай.
Если хочешь — все и сразу.
Крупным оптом, с бодрой песней.
Видишь, все ушли на базу?..
Ну а ты пока воскресни.
3.
ты будешь чьих ты наш или не наш
точи перо бери на карандаш
кругом пиндосы сикхи жесть враги
вставай с колен стремительно беги
спаситель по воде несется вскачь
переведи меня перетолмачь
через майдан проспект и новый год
там никого а может кто-то ждет
возьмись за ум держи себя в руках
запоминай где радость там и страх
просыпь зерно вели чтоб проросло
в календаре ищи свое число
смешались кони люди рыбы все
в шутейном завертелись колесе
распространяя крики шум и блеск
ах мишура хлопушки кич гротеск
запомни голос запах каждый жест
твори охоту к перемене мест
гори огонь рассыпься конфетти
мой ангел черт тебя дери лети
4.
Уныло стелется туман
напополам с морозным смогом.
Здесь зрение дано немногим.
Какая странная зима…
То вроде вовсе нет ее,
то мы, заваленные снегом,
в холодную ныряем небыль,
в предновогоднее вранье
о том, что вот он, свежий лист,
что на открытках пишут правду,
что наконец наступит завтра,
где каждый станет мил и чист.
На тихом мертвом языке
нашепчет вкрадчиво погода
семь нот, три буквы, строчку кода,
потом уснет на чердаке.
Год выполняет иммельман,
мечту литературоведа
по небу пишет дымным следом…
Какая странная зима.
5.
Нет одежды, оружия и мотоцикла —
Терминатор простужен, печален, подавлен.
Ах, невнятна зима… да и осень безлика…
Терминатор скрипит, вспоминая о давнем —
как бежал, как стрелял, приносил себя в жертву,
в раскаленный металл погружаясь бесстрашно.
Только сила, уверенность, мощь в каждом жесте.
И простая готовность принять эту чашу.
Терминатор заржавел. Заныли суставы —
видно, возраст не лечится каплею масла.
Терминатор озяб. Он глотает какао,
признавая, что все это было прекрасно.
Красной лампочкой бодро мигая в глазнице,
пожелав, чтоб душа развернулась и пела,
помолившись о порохе в пороховницах,
он выходит на воздух из бренного тела.
Понимая, что в этот раз вряд ли вернется,
«Все равно I’ll be back!» — говорит он «Скайнету»
и шагает в безжалостно-яркое солнце,
улыбаясь слепящему белом свету.
6.
Смотришь в темное окно,
видишь черно-белый город.
На бобинах разговоры
перемотаны давно.
Видишь праздничную ель
со звездою на макушке.
Источает карамель
ночь на лунную ватрушку.
Неба темный трикотаж
лихо расправляет ветер.
Умилительный пейзаж.
Тятя, позабудь про сети.
Ну, подумаешь — не жив.
Эко дело. Эко диво.
Мы напишем новый миф —
самый чистый и красивый.
Все, пожалуй что, пройдет,
и частично — даже мимо.
Новый год. И старый год.
Сталин. Леннон. Хиросима.
Оставляя четкий след —
контролерам очень кстати —
пробивает наш билет
время, хитрый аппаратик.
Вдоль забытых полустанков
пронесутся поезда
Заводи свою шарманку —
«завтра… скоро… никогда».
Достаешь коробку снов,
украшений бесполезных…
А снаружи — все исчезло.
Смотришь в темное окно.
7.
Истираются мысли о лете
в ежедневном мельканье имен.
Оживленный в угоду сюжету,
размокает уставший картон.
День уходит в потрепанном виде,
уверяя, что он не верблюд.
Небо падает, словно в рапиде.
Осыпается пестрый салют.
В новогоднем подарочном фарше
нам уже не сносить головы.
В ледяную застывшую чашу
превращается дельта Невы.
В ней запаяны люди и рыбы,
как снежинки — в пластмассовый шар.
Говорят, апокалипсис прибыл?
Поплотнее закутайся в шарф.
Развеваются флаги на башнях.
Сквозь металл прорастает трава.
И сегодняшний миф, и вчерашний
разложились на пыль и слова.
8.
Льется президента речь —
«все отлично, станет лучше».
Сложно все свое сберечь
и при этом не замучить.
Постучит в висок мигрень:
«Есть кто дома? Выходи-ка!»
Дома нынче — только тень
да тунгус и ныне дикий.
Сумасшедшие часы
громким боем прокричали.
Забирай бесплатный сыр —
вновь, Алиса, время чая.
Соня в чайнике давно —
видит сны о чем-то ярком.
Солнца бледное пятно —
словно мертвому припарки.
По-над пропастью во ржи
проходил безумный шляпник.
Жизнь под елку положил.
Поздравление приляпал.
День, свернувшийся клубком,
умещается под кожей.
Нет печали ни о ком,
и никто не потревожит.
Зазвенело и разбилось
шара тонкое стекло.
Подари нам, Боже, силы…
и еще — чтоб повезло.
9.
Вроде когда-то язык учил,
но позабыл, какой.
Запер замки, потерял ключи,
думал, что так — легко.
В чашке уже леденеет чай.
Сахар в крови застыл.
Ближе к началу пустых начал.
Родом из немоты.
Так и вальсируй — вопрос, ответ…
Между — лишь белый шум.
Странен и слаб отраженный свет.
Видишь, я им пишу?
Не пересчитано, сколько слов.
Букв — так и вовсе тьма.
Фирменный фокус — искать тепло
там, где всегда зима.
Все, что так страстно желал сберечь,
выльется за края.
Справа и слева — чужая речь.
Только внутри — своя.
Острым лучом отсекает Джа
головы облаков.
Мир на ладони его лежал…
ухнул — и был таков.
10.
Дорога далека от выдоха до вдоха.
Заполнить пустоту возможно не всегда.
Поверь, у нас была великая эпоха…
но затопила все тяжелая вода.
Давайте горевать, слезу стирать скупую,
смотреть на Мавзолей и проклинать бардак.
Впиваясь в «Капитал» последним поцелуем,
споем про «в дальний путь на долгие года».
Давайте проклинать судьбу и демократов:
услышит Наше Всё — и вспрянет ото сна!
Куда несешься, Русь, стремительным домкратом?
О нравы… и — о да, конечно! — времена.
Постой-ка, паровоз. Здесь места нет для спешки.
Разрушился Транссиб, и недостроен БАМ.
По шахматной доске разгуливают пешки,
и в приступе любви к отеческим гробам
забилась вся страна. Не прекратить припадок.
Не помогает йод, накапанный в стигмат.
Уверенной рукой жмем кнопку «больше ада!»
и рвемся к целине — еще раз поднимать.
Свернулся год змеи в пустующих глазницах
и подчеркнул зимы прекрасное лицо.
Над нами птица жизнь с гыгыканьем кружится
и вскоре унесет — повеселить птенцов.
11.
Январь торопится навстречу.
Быстрее закипает чайник.
Зима подвисла в заоконье.
И ветви ели поперечны.
И все как будто не случайно,
а подчиняется законам.
К опрятному потоку чисел
год прибавляет единицу
(умеет много математик).
Пусть неуместен поиск смысла —
мы просто продолжаем сниться,
когда кончаются объятья.
И оттиском на промокашке,
наилегчайшей теплой взвесью —
воспоминание о лете.
А ложечка застыла в чашке,
чтоб не нарушить бессловесье
и удержать тепло в секрете.
Пока снежинки вьются роем,
таким прекрасным, в самом деле,
а день отсчитывает сдачу —
нам будет тихо и спокойно,
как будто счет в конце тоннеля
уже с процентами оплачен.
12.
Раз не хочешь молчать — подучи тарабарский язык.
Он не так уж и сложен — в нем нет ни времен, ни народов.
Мандариновый привкус — приветом от старого года.
Год уже запакован, к коробке прилеплен ярлык.
Вместо адреса пишем чужой генетический код.
Бандероль не дойдет — отправляется почтой России,
а в общении с ней, как известно, и боги бессильны —
в чужедальнюю даль и в бескрайнюю ночь уплывет.
За отметку «12» не очень-то просто шагнуть.
Вроде как, ерунда, дань традиции, повод и праздник.
Только в эту секунду все может казаться напрасным,
возникает желанье немного повыть на луну.
Прогони его прочь — ведь луна аккуратно кругла,
и бокалы готовы, чтоб их наполнять под куранты.
Понесется Земля, растрясая своих квартирантов
и бенгальским огнем выжигая печали дотла.
На охране зимы, налетевшей внезапно на мель,
ледяной часовой застывает, решительно-бравый.
И в глазах его плещется яркая рыжая лава.
И секундная стрелка направлена в новую цель.
13.
Снаружи сплошь — нелепая зима.
Внутри — конечно, горе от ума.
Но к этому мы, вроде бы, привыкли.
Волхвы бредут с нечетной стороны,
их помыслы достойны и скромны,
но в целом-то, они, понятно, фрики.
Не прекратить нелепый этот квест.
Назвался груздем — волоки свой крест.
Потом вкопаешь где-нибудь в сторонке.
Соседи сверху пялятся в экран.
Соседи снизу нервно рвут стоп-кран,
примерзший к барабанной перепонке.
Кромешный ад — потоком в новостях.
Шальные мысли пулями свистят,
и талисманы потеряли силу:
хранить-то вроде некого уже —
декабрь впилился в ночь на вираже,
и столько жертв, что господи помилуй.
Смотри, в часах недостает песка.
По трое в ряд сомкнулись облака,
распухли, угрожая снегопадом.
Но где-то выше ветра в проводах
мерцает слишком крупная звезда…
И от нее не отвести нам взгляда.
Ноябрь-декабрь 2012 г.