В Сталинабаде, как и в любом другом крупном среднеазиатском городе, существовал в начале 50-ых годов прошлого века еврейский квартал. Так уж повелось, что мои соплеменники селились и проживали компактно.
В отличие от других столиц, Сталинабад был сравнительно молодым городом, выросшим на месте бывшего кишлака под названием Душанбе. Всё население этого города считалось пришлым. Таджиков было мало - в основном, партийные и советские работники, небольшой процент государственных служащих и, в неимоверном количестве, студенческая молодёжь, как любили выражаться тогда, будущее республики.
В основном же, город считался абсолютно европейским. Повсеместно звучала русская речь.
Евреев тоже было немало – высланные из центра страны в разгар сталинских репрессий, эвакуированные в годы войны, да так и не вернувшиеся назад .
Еврейский квартал представлял из себя убогое зрелище. Это были сплошь глинобитные мазанки, скрывавшиеся за такими же глиняными дувалами, сложенными из сырца.
Будучи студентом, я частенько заглядывал в еврейский квартал к своему другу Яше Грубиянову. Помню ужасающую бедноту, скудную мебель, земляные полы, застеленные рогожей или картоном. Думаю, большинство жителей этого района жили не лучше.
В сезон дождей, а таковой неизменно наступал в Сталинабаде в ноябре и длился до апреля, еврейский квартал был почти непроходим. Ноги увязали в жидкой топкой грязи, зачастую эта трясина засасывала галоши и, даже, ботинки. После посещения еврейского квартала приходилось долго сушиться и чиститься.
Но воспоминания мои всё же не пессимистичны. В квартале подрастало молодое талантливое поколение. На разных факультетах университета, в котором я учился, было много еврейских юношей и девушек. Я потом многих из них встречал и среди творческой интеллигенции, и в рядах ведущих специалистов республики в самых различных отраслях хозяйства.
Еврейская молодёжь держалась особняком, редко смешиваясь с своими сверстниками из других этнических групп. Она пополнялась приехавшими на учёбу в Сталинабад еврейскими родственниками из России и, особенно, с Украины. Попадались удивительные личности, мелькнувшие, как метеоры и исчезнувшие неведомо куда.Например, несколько лет блистал остроумием Рома Кац, будущий известный артист Роман Карцев.
Я не был рождён в еврейском квартале, у меня не было родственников в Сталинабаде, поэтому с местной еврейской молодёжью был знаком, как говорится, шапочно, на уровне слов – «Привет!» и «Как дела?».
Всё же случилось познакомиться поближе. На втором курсе меня положили в больницу. Предстояло удалить гланды.
К слову сказать, медицинский персонал отоларингологического отделения на девяносто процентов состоял из евреев. Руководил отделением профессор Яков Коц. Один из его заместителей, бухарский еврей, кстати, мой тёзка по имени Рафаил, фамилию я, к сожалению, забыл, вцепился в меня намертво. По-моему, он поставил перед собой задачу – удалить у меня всё, что только можно.
Ежедневно этот Рафаил тащил меня в процедурную и вырывал или вырезал какой-нибудь кусок мяса.
К слову сказать, он доудалялся до того, что у меня между носовой полостью и гортанью сейчас нет никаких естественных перегородок, и если я вдруг чихну во время еды, то пища беспрепятственно попадает в нос и причиняет мне неимоверные страдания.
Но я уклонился от темы. Со мной в отделении лежала еврейская девушка Рая. Когда мы познакомились, её уже готовили к выписке.
Она сама подошла ко мне в столовой и шёпотом спросила:
- Ты еврей?
- Да, - ответил я.
- А как тебя зовут?
Тогда ещё длился ложный период моей жизни, когда я стеснялся своего еврейского имени.
Мне казалось, что это имя характеризует меня перед женским полом с невыгодной стороны.
- Меня зовут Юра, - необдуманно выпалил я.
Собеседница не заметила некоторой заминки с которой я произнёс первое пришедшее на ум имя , и просто сказала:
- А я – Рая.
И спросила:
- Ты ещё долго здесь будешь?
- Не знаю.
- Меня сегодня выписывают, - весело сообщила Рая, - можно, я буду к тебе приходить?
- Почему? Мы же совсем не знакомы.
- Но ты еврей! – ответила показавшаяся мне странной девушка. – И потом, как я заметила, у тебя в Сталинабаде нет родственников.
- Откуда ты это взяла?
- К тебе никто не приходит . А из этого следует, что приходить буду я. До свидания, Юра!
Она пришла на следующий день, и не одна, а с подругой по имени Маня, принесла фруктов и усиленно, в течение целого часа, развлекала меня церемонной светской беседой.
Обе девушки то и дело, обращаясь ко мне, называли имя Юра. Это меня очень смущало. В конце концов я не выдержал и признался в обмане.
Девушки сначала онемели, а потом принялись безудержно хохотать.
- Дурак! – сказала Маня. – У тебя такое красивое имя.
- Настоящее еврейское! - подхватила Рая. - Зачем тебе понадобился какой-то Юра?
Мне было стыдно.
Мы поговорили ещё немного – об учёбе в университете, о стихах. Потом мои гостьи стали прощаться.
Когда они ушли, я задумался.
- Почему она ко мне приходила? – размышлял я о Рае. – Наверно, я ей понравился. А что? Это вполне возможно. Ведь я не урод. А она просто красавица – тонкое выразительное лицо, большие серые глаза, улыбка, от которой замирает сердце. Мы были бы неплохой парой.
Я размечтался.
Через неделю меня выписали из больницы, и я сразу же поспешил в еврейский квартал. По описанию, данном девушкой во время её посещения больницы, я довольно быстро нашёл дом, в котором жила Рая. Но постучаться в калитку не решился. Так и стоял столбом напротив её окон, подпирая ближнее дерево, ждал, когда она выйдет.
Мимо проходил Вадик Абрамов с геологического. Увидев меня, он заинтересованно спросил:
- Ты случайно не к Раечке ли пришёл?
- К ней, - нехотя буркнул я.
Вадик взял меня за пуговицу рубашки и внушительно произнёс:
- Запомни, Раечка – моя девушка. Нечего тебе здесь топтать землю.
- А зачем она тогда приходила ко мне в больницу? – растерянно проговорил я.
Вадик захохотал:
- Так Раечка же известная патриотка. Она всех евреев собирает.
- Для чего?
- Чтобы вместе быть, - убеждённо ответил Вадик.
И заглянув в моё огорчённое лицо, миролюбиво добавил:
- У нас много хороших девушек. Будет и у тебя подруга.
Прошёл месяц. Я вернулся к привычным студенческим будням, к друзьям, с которыми разделял жильё и посещал учебные аудитории. О знакомстве с еврейской девушкой стал потихоньку забывать. И со временем забыл бы совсем.
Но вновь появился Вадик Абрамов. Он взял меня за руку и отвёл в дальний конец коридора.
- Завтра в семь, у Раечки.
- Что? – не понял я.
- Придёшь – увидишь. Только никому….
Он приложил палец к губам.
- А что это будет? – полюбопытствовал я.
- Да ничего особенного. Обычная вечеринка.
- Почему же такая таинственность?
- Когда евреи собираются вместе, - сказал Вадик, - это всегда подозрительно.
- Для кого?
- Ну не будь же наивным .Сам понимаешь - для кого. – Вадик указал пальцем куда-то вверх. – Ясно?
- Да, - ответил я, хоть и был озадачен.
- Кстати, - весело сказал Вадик, - мы тебя с такой девушкой познакомим – настоящая еврейская подруга. Раечка для тебя постаралась.
Я пришёл на еврейскую вечеринку, полный противоречивых мыслей и сомнений. И увидел Свету. В первый и в последний раз в жизни. Увидел и, словно бы, слетел с катушек. Ни до, ни после этого я не встречал подобной девушки.
Вечеринка мне запомнилась смутно. Какие-то разговоры о свободе и равенстве, о подпольном изучении иврита. Были и застолье, и весёлые танцы, и радостный смех Раечки, и бесконечное остроумие Вадика Абрамова, и реплики других гостей. Всё это прошло мимо меня.
Я видел только Свету.
Со времени того странного вечера прошло более пятидесяти лет, а я могу безошибочно, до мельчайших деталей описать её внешность, её скуластое лицо, её тревожный взгляд, её короткое и узкое платье цвета морской волны. Вспоминается её страдальческая полуулыбка и чуть хрипловатый, тревожащий душу голос.
Рая буквально подтолкнула нас друг к другу и сказала:
- Знакомьтесь, это Света, наш будущий врач. А это Юра, то есть Рафаил, - она блеснула зубами и расхохоталась.
Я посмотрел на Свету и онемел.
- Это моя женщина, - застучало в голове, - это она, единственная, главная в жизни.
Очевидно Света почувствовала то же самое.
Мы взялись за руки и прошли в дальний конец комнаты. Там, усевшись рядом на стульях и почти касаясь друг друга плечами, мы и провели весь вечер.
Гремела музыка. Мимо в танцах проносились пары.
Мы сидели почти молча.
- Ты не танцуешь? – спросила Света.
- Танцую.
- Так пойдём?
- Пойдём.
Но дальше слов ничего не двигалось. Со мной случилось что-то непонятное. Я боялся дотронуться рукой до талии девушки. Мне казалось, что это прикосновение осквернит её.
Уже много лет спустя, читая воспоминания о жизни Блока, я поразился схожести ощущений. Великий Блок пережил личную трагедию. Он боготворил свою жену Любу Менделееву, возносил её на немыслимые высоты, посвящал ей трепетные стихи. И боялся физической близости с ней. Ему казалось немыслимым осквернить её тело своими прикосновениями.
Оба страдали от неутолённой страсти. Блок таскался по публичным домам, дарил нежность проституткам. Люба Менделеева завела постыдный роман с Андреем Белым.
Этот кошмар сопровождал их всю жизнь.
- Всё таки когда-нибудь счастливой ты со мною разве не была? – вопрошал Блок у своей единственной в одном из поздних стихов.
И сам же отвечал:
- Эта прядь, такая золотая, разве не от прежнего огня? Милая, безбожная, пустая, незабвенная, прости меня!
У нас со Светой не дошло до трагедии. Просто мы провели рядом единственный в жизни вечер, и я испугался будущего.Эта еврейская девушка с библейской внешностью и загадочной судьбой показалась мне непосильным бременем для души. Я не смог вынести всей полноты внезапно обрушившегося счастья. И отступил.
Когда через несколько дней после вечеринки Вадик Абрамов, по привычке отведя меня в сторону, многозначительно шепнул:
- Света спрашивала о тебе.
Я ответил:
- Передавай её привет.
А сердце мучительно заныло.
- И всё? – разочарованно спросил Вадик.
- И всё, - преодолевая невидимые преграды, произнёс я
- Дурак! – сожалеющее сказал Вадик, сплюнул и ушёл.
Мне было больно. Но я чувствовал, что ещё не в силах взвалить на плечи всю тяжесть своей еврейской судьбы.
Больше я ни разу в жизни не встречал Свету.
Через много лет я узнал, что она вышла замуж и уехала в Канаду. Наверно, была счастлива.
Р.Маргулис.