Он умирал. Нет, не потому, что ему было много лет. Он не дотянул даже до своего столетия. Да и не, потому что был дряхл. Он в Душе ещё был очень и очень юн. Но что-то надломилось в его Душе. Его уже не радовали ни осенние розоватые рассветы с голубоватой дымкой прибрежных туманов и капельками изумрудной влаги на листьях, готовящихся к зимней спячке оазисов трав у реки. Его не забавляло весёлое журчание весенних ручейков, заигрывающих с ещё не растаявшими сугробами, почерневших от долгого лежания на солнцепёке, мартовского снега. Он не обращал внимания на буйное цветение, рвущихся к солнцу диких цветов, стайками расположившихся на косогорах такой родной когда-то поляны. Его не брал за Душу прощальный клич журавлей, пролетавших над ним в своём печальном полёте, и стремящихся захватить с собой в дальние страны глоток родного пьянящего аромата. Его уже ничто не радовало в этой жизни.
Скрип обветшалых, и кое-как держащихся на прогнивших стойках - калиток, вздрагивающих от любого порыва ветерка, говорил ему о скорой его кончине. Да, он хотел бы ещё порезвиться, помахать стягами синему небу в дни ушедших, и забытых праздников. Он любил провожать детвору в школьной форме и с портфелями в руках на их первые школьные уроки. Он любил слушать звон школьного колокольчика, возвещавшего о начале новой школьной эры. Он любил смотреть на руки умелых мастеровых, тачающих из дерева, камня и бетона невероятные в своей земной ипостаси шедевры архитектуры, скульптуры или зодчества.
Он вспоминал весёлый гомон новостроек, своим задором будораживших его молодую Душу. Всё это было. Было… Где всё это? Не слышны задорные перестуки стальных колёс, пахнувших свежей краской вагонов трамваев. Не видны мигающие огни светофоров. Да, и электричества давно уже здесь нет. Никто не обновляет разметку пешеходного перехода. Не слышны клаксоны возмущённых автомобилей. Всё это давно ушло, ушло в небытие. Нет на улицах, снующих в поисках своего счастья прохожих. Нет блюстителей порядка. Да, они сейчас и ни к чему. Здесь некого воспитывать, некому делать замечания, некого хвалить за добрый нрав и порядок. Здесь нет никого.
Только вороны ещё дерутся за голую кость, чудом сохранившуюся, и валяющуюся одиноко возле пустых мусорных баков.
Ветер носит туда-сюда, по улицам, разный хлам, оставшийся от прежних жителей. Многие окна зияют разбитой, чёрной пустотой. Жизнь ушла из этих мест. А когда-то…здесь была молодёжная стройка. Юность страны, хотевшая в одночасье откреститься от опеки старшего поколения, рвалась сюда, чтобы зажить по новому, чтобы дать своим первенцам другое восприятие, другое воспитание, отличное от загнивающей культуры их предков.
Где всё это? Не выдержало молодое поколение повсеместного безразличия и хамства. Подалось в более цивилизованные «агломераты».
А он оказался больше никому не нужен. Слабые, …слабые и безвольные пошли людишки.
Где порывистый ветер прежних революций, сносящий всё на своём пути? Где ясные умы, возносящие небоскрёбы до небес? Нет их здесь. Осталась где-то на окраине страны лишь жалкая кучка новых буржуинов, латающих проваливающиеся золочёные полы своих дворцов-халуп, которые трещат от народного богатства, которое они пытаются в них спрятать.
Вот и подходит его последний день к своему безрадостному окончанию. Через несколько сотен, да что там сотен, десятков лет, никто и не вспомнит, что он был здесь, жил здесь в унисон со своими жителями, страдал их болями, радовался их счастью.
Город умирал.