Он приходил ещё не раз и говорил о том,
что и в звучаньи общих фраз бывает тонкий смысл.
Он уходил, надев в дверях короткое пальто
и растворялся в суете людей и малых числ.
И хрипловатый голос звал по точным именам
людей, предметы и зверей, и даже пауков.
Он никогда не говорил: «Настанут времена...»
Он времени не признавал мучительных оков.
Но он садился за рояль, небрежно распахнув,
как змей шуршащие хвосты, две фрачные фалды.
И возлагал на клавиши, безрадостно вздохнув,
подвижно-гибкие персты в предчувствии беды.
И наступала тишина, а музыка над ней
свирепо-чувственно царя, вершила скорый суд.
И люди плакали о том, что жить могли б честней,
добрей, красивей , веселей и лучше, чем живут...
И наступал последний миг прозренья, и когда
он обессиленно ронял последних нот аккорд,
Вдруг вспыхивала в небесах сверхновая звезда,
что означало, как всегда, увы, его уход.