Мрачной полночью однажды, я, читал, больной, ослабший,
Притч немыслимых забытых полный ветхий древний том
Зевнув, на миг я задремал, сквозь дрему стук вдруг услыхал,
Словно уставший путник ждал, пока впущу я в дом его
"Стучится гость", - я бормотал, "в дверь кабинета моего,
Лишь гость, и больше ничего."
Ах, отчётливо я помню, это был декабрь тёмный
И призраки углей истлевших по полу плели узор
Я утра страстно вожделял, напрасно в книгах я искал
Забвенья от печали томной, с Ангельским именем Ленор
От девы чистой и святой, чьё имя сладкое, Ленор,
Забыть не в силах до сих пор.
Необъяcнимый слабый шорох в шёлковых лиловых шторах
Душу ужасом наполнил, неведомым до дня того.
пытаясь сердца бег унять себе я начал повторять:
"Лишь посетители опять, в дверь кабинета моего
В столь поздний час стучaтся в двери кабинета моего
Гости, и больше ничего"
Набравшись смелости и сил, тотчас немедля вопросил я:
"Господин, или мадам, прошу простить, любезный друг,
А мной уж сны овладевали, когда вы в двери постучали,
Я вас услышать мог едва ли, ваш чуть заметный нежный стук.
Сию минуту". Дверь открыл я...
Там никого. И тьма вокруг.
Тень ночи взлядом пожирая, я стоял, боясь, гадая,
В сознании, не умолкая, кружил догадок страшных хор.
Сердце в груди в сомненьи сжалось, ни звука так и не раздалось
Одно лишь слово с губ сорвалось в дрожащем шёпоте: "Ленор?.."
Я произнёс и эхо вторило, словно ответив мне "Ленор..."
И вьюга ворвалась во двор.
Я в кабинет спешил вернуться, от ночи прочь, чтоб не свихнуться,
Но вскоре стук раздался снова, чётче и громче в этот раз
"Точно," сказал я, "Точно. Решётка старая сломалась,
Крепление, видно, оторвалось и ветер ею бьёт в окно.
Открыта тайна, я спокоен. Пойду проверю всё равно,
Там ветер. Больше ничего"
Лишь стоило открыть окошко, как с трепетанием, роскошно,
Шагнул на подоконник ворон, древнее злое существо.
И без намёка на почтение, без мгновенья промедления,
Как входит граф в своё имение, взмыл властной тенью высоко
Вспорхнул и сел на бюст Паллады, над дверью дома моего
Он сел и больше ничего.
Угольной птицы мрачный вид меня вдруг начал веселить,
Тот взгляд суровый и холодный, как глыба дьявольского льда
"А хохолок-то твой ухожен, к тому же ты не трус, похоже,
Кошмарный древний ворон, из Ада прибывший сюда.
Коим же именем зовётся с тобой пришедшая беда?"
Он крикнул громко: "Никогда".
Ответ ужалил в душу плёткой - он произнёс это так чётко,
В ответе было мало смысла, но меня сильно потрясло.
Не каждый день в доме поэта бывают гости с того света,
Не просто гости, а вот это, животрепещущее зло,
Когтями впившись в оберег, чьё бдение душу берегло,
Он нёс мне весть, что всё прошло.
На лоб Афине водрузился, сказав, в молчанье погрузился,
Сказав ту фразу, будто сразу в ней весь излил свой древний дух
Не двигался, не говорил, даже пером не шевелил,
Пока я в страхе не спросил: "Тебе ведь нужен кров, еда?
Поешь и сгинешь, как всегда. Как в небеса с углей вода."
На что ответ был: "Никогда!"
На бюсте ворон как корона, талдычил имя монотонно,
"Абсурд, он попросту сказал лишь пару слов, что он узнал
От леди или от мужчины, безродных или даже с чином,
Смертной раздавленных кручиной, твердивших, мучаясь, всегда
Как панихиду, что отпела их души мёртвые тогда,
Тогда и боле никогда.
Покуда ворон наблюдал, сильней мой разум занимал,
Вконец я сдвинул ближе кресло будто беседу с ним веду.
я вдумался, ища зацепки, Что этой чёрствой фразой едкой,
Которой смог меня так метко до полусмерти напугать,
Угрюмый, жуткий, древний вран, коего алчу я прогнать,
Тем "Никогда" хотел сказать.
Гадал, набрал ответов много, в раздумьях не сказал ни слога
Посланцу, взглядом пепелящему в прах сердце в глубине груди.
Неужто гость мой поздний важный, чья суть сама чернее сажи
Малейший страх мой знает даже, не даст оставить позади
То, отчего злорадно пляшут огни свечей в складках гардин.
Шепчу, сомкнув глаза, - уйди.
Воздух густой вдыхать нет силы, будто невидимым кадилом
Накурили серафимы, наполнив едким дымом дом.
"Нахал! Господь тебя послал, не что бы ты напоминал,
А чтоб забвению предал мою кручину о Ленор!
Пожри с моей душой этот кошмарный вечный сон!"
"О, никогда", ответил он.
Пророчь, глаголь же, ненароком, казаться хочешь ты пророком
Слова Лукавого я слышу, Или Небес строгий укор?
Обезображенный судьбой, в мой дом заброшенный пустой,
Ужас, похитивший покой, изволь продолжить разговор.
Ведь правда есть бальзам чудесный, что исцелит мой ран узор?
Каркнул ворон гневно: "Вздор"
"Пророк, не зря ты клюв свой точишь. Ты от Диавола пророчишь!
Творцом Небесным заклинаю, кой всем однажды обладал
Уймёт душа ль тоску свою? Быть может позже там, в Раю,
Я снова песню запою, встретив Ленор через года
Забудусь вновь в её объятьях и счастьем сменится хандра?
Но демон каркнул "Никогда"
"На слове сим изволь проститься!" В истерике кричал я птице -
"Сгинь же прочь, в напавшей буре, схлопни Адские врата.
Пера в мой не роняй бокал, в поддержку лжи, коей плевал,
Оставь свой мрачный пьедестал, молю, исчезни без следа
Свой клюв из сердца удали дабы я боле не страдал
Вран каркнул снова: "НИКОГДА!"
И бессмертный ворон ныне, всё сидит в немом уныньи
На пилосе Афины славной, над дверью в тёмный кабинет
Злым глазом, что во тьме мерцает, он демона напоминает
А в свете чахнущем бросает хищные тени на паркет
И тени рвут на части душу, парят, затмив собой рассвет
Он там. Меня же больше нет.