МАРИНА АВЕРБУХ
(Марина Борисовна Лурье)
ДАР БОЖИЙ
Как будто только что...
..У меня на письменно-конторском столе, между компьютером и настольной лампой в старинном бронзовом паспарту стоит большая цветная фото-графия... Группа знакомых и близких мне людей окружает несколько пожилую женщину, странно оде-тую в какой-то полу-больничный балахон-куртку-халат скучного больничного бесцветья... Женщина полуле-жит в широком кресле, и, несмотря на в целом безо-бразное одеяние, явно довольна жизнью и окруже-нием... Ближе всего к ней находится беленькая девчуш-ка лет четырёх-пяти (на самом деле четырёх лет, восьми месяцев и трёх дней)...Девочка ласково прижи-мается к бедру дамы и явно ласкает руку дамы, погла-живающей, в свою очередь, девочкинкы кудряшки... Сбоку-сзади девочки стоит мило улыбающаяся молодая (лет двадцати пяти) очень схожая с девочкой – скорее, это мать девчушки (именно мать, и никто иное); Дальше идёт (то есть стоит!) совсем молодой ещё мужчина – Папа девочки... (Увы, это всё-таки ОТЧИМ!) А справа от дамы – врач-профессор (потому и в белом халате) и неплохо ещё выглядящий мужчина весьма позитивного характера...
Это конечно Сева...Вы с ним позже познако-митесь...Всем как бы весело, так как закончилась долгая и не всегда радостная семейная история,
о которой и будет рассказано...
СЕЙЧАС
Клавдия не знала, как долго она пробыла в этом тём-ном и липком забытьи... Кто-то – звонил в дверь.. Во всю трезвонили оба телефона... Хэнди и комнатный, что торчал на базе около подушки. Но, слыша всё, она не реагировала ни на что...Как-будто она была вне ре-альности, вне внешнего времени... Часовые стрелки и тиканье часов проходило для неё с особой скоростью... Не большей и не меньшей, но с особой...
Словно и время само было иным...По голове, непри-ятно-ласково, двигались, как-то постоянно извиваясь, тяжёлые щупальцы: они то быстро и гладко проскаль-зывали с одной позиции на другую – то слева направо, то со лба на затылок, а то застывали на избранных ими же местах и совершали что-то ей непонятное, но явно ей не нужное, и тем неприятно - непонятное.
Да и понимать не хотелось. И вот, то ли по прошес-твии всех этих смутных и не очень уж торопких мани-пуляций в голове возникло ОСОЗНАНИЕ:
– «Это была Я!»...Клавдия, поняв это, мгновенно испугалась и испугалась мгновенно возникшего вопроса: – «Что со мною? Почему так темно? »
И ВСЁ вдруг вспомнилось! И пришли и Боль и Горе...
– «Нет моего Петеньки! Больше нет и совсем, совсем и никогда, н-е б-у-д-е-т!» ... – «Такой умненький, краси-вый и такой сильный и такой весёлый!...
...Какая-то грязная вонючая газовая гангрена оказалась сильнее... Сильнее всех... И сестёр и профессоров, сильнее всей медицины... И не в древних временах, не в окопах на войне, не в заброшенных кавказских пеще-рах, а вот тут и сейчас, в 21-м веке, при живых и матери и отце... Вот так просто взять, где-то по-глупому заразиться... Взять и ...у-м-е-р-е-т-ь...
О-о-о! Просто, как по прописи медицинского учебника – в три дня и три мучительных ночи... Как ей, осиротевшей матери, жить дальше? Да и надо ли ей жить дольше, если её Пети не будет дольше рядом... Зачем она вернулась из своего беспамятства, из этого плотного небытия и мёртвого покоя!? »... Июньская ночь цвета серого жемчуга распласталась над Москвой, над опустевшим домом Клаудии-Патриции, и над ка-талкой в морге, где лежало уже не живое и полностью холодное тело сына.. Одна-одинёшенька...
– «На всём белом свете одна как пушинка» – вспомнила Клавдия напевные причитания бабушки, оплакивавшей своего мужа...
И тут же почувствовала мягкое и тёплое касание своей сиамочки, мягко вспрыгнувшей на кровать и примос-тившейся у изголовья.
– «Ах ты бедная и терпеливая умница... Прости, я совсем позабыла о тебе... Еда- то твоя вся вышла...А ты молчишь, терпишь... Всё понимаешь, как всегда...»
СЕМЬ ЛЕТ ТОМУ...
Семь лет тому назад Петя принёс сиамскую кошечку странного голубоватого оттенка И с такими же, но более яркими синими глазками.
– «Это тебе в подарок...Редкость...отчаянная, но навер-но поэтому и умница: всё понимает, всё излечивает».
Эта кошечка жила ранее в плуголодной семье, поэтому и сама стала «плохеть»: вон – шёрстка потускнела и сваливается как-то неряшливо... Но у нас она выпра-вится....Я на тебя надеюсь... Ты с ней найдёшь общий язык! Давай, назовём еёс :»БЕТСИ»! Я читал такой «клёвый» американский роман. Он так и называется – «Бетси» Красивое женское имя, не так ли?!»
...Через месяц новой семейной жизни «Бетси» – имя к ней так и приклеилось и ей самой повидимому нрави-лось – кошечка отъелась, рёбрышки покрылись лёгким жирком, она совсем похорошела и весела носилась по «своей» квартире... Зверёк быстро понял, что ей мож-но-дозволяется (почти всё, что она пожелает)...
А на то, что ей категорически воспрещалось
(самую-то малость), она и не обращала внимание...
СЕЙЧАС
– «А ведь ты, Бетси, осиротела! Понимаешь ведь! Обе мы с тобой сироты... »
Бетси, внимательно глядя в глаза свой хозяйке – а ско-рее самой любимой из многочисленного человечьего народа, тоже достаточно древнего и не менее умуд-рённого, чем кошачье племя... Слегка сочувственно мурлыкала, почти неслышно перекатывая воздушные шарики через своё горлышко, и ждала новой команды, уверенная, что после грустных, обращённых именно к ней за особым, именно кошачьим, советом , воспоследует какое-нибудь лакомство... Вот что значит существовать с малых лет не на коммунальной кухне, а в дорогой гостиной самой правильной для кошки семьи...
– «Пойдём-ка полистаем вдвоём наши фотографии».
Взяв с полки самый левый из ряда фотоальбомов, Клавдия начала с первого листа перекладывать плот-ные страницы с вклееными в них фотографиями... Указывая Бетси на самые большие и интересные из них (а есть ли в семейных альбомах ненужные или мало-интересные страницы, о которых ничего уж и сказать нельзя внимательной и сочувствующей подружке?).
– «Вот это я – совсем маленькая... Примерно с тебя размером... Узнаёшь? Вряд ли... Тогда тебя ещё и самой-то не было, да и родителей твоих, да и деда с бабкой скорее всего... А вот я в школе... Обрати внима-ние – это город Рим – «вечный город»; Москва для него что пра-пра-пра-внучка... »...
А я – дочка Советника Российского Посла в Италии, учусь в школе при нашем Посольстве...
Вот Мама – знающая шесть языков – переводчица в том же советском Посольстве...
– А ты сколько знаешь? Только Мур-Мур и Миаоу??? Правда, у тебя говорят и уши и хвост! Но мне больше нравится твоя говорящая спинка...Если тебе кто-то по-душе, ты именно спинкой всю свою любовь объясня-ешь... А ежели рассердишься, то тут спинка (с хвостом и ушами вместе), так разговорятся, что только круглая дура тебя не поймёт, ну а дураку ты уже лапой, воору-жённой коготками, договоришь, что надо!
Жалко, что в Италии у меня не было ни кошки, ни человеческой подруги...Знакомых – пруд-пруди. Все хотели дружить с дочкой господина Советника... Но Мама мне объяснила, что я должна была уметь хранить Советские Тайны, и поэтому дружба с иностранными детьми не поощрялась! При переводе на нам с тобою понятный язык – категорически запрещалась! Поэтому мы – Папа, Мама и Я – их маленькая дочка Патрисия-Клаудиа – всегда отдыхали, как говорили, в узком семейном кругу и внутрь этого круга не допускали никого чужого... Кстати имя моё придумал сам Папа – он всегда что – нибудь придумывал... Мама говорила, что у него так устроена голова – всегда что-то новень-кое придумывать... Иногда по нескольку раз в один день!.... Когда я была совсем маленькой, то часто, сидя на его коленях, потихонечку щупала его умную и красивую голову – вдруг обнаружу это секретное устройство для выдумывания... Но так и не нашла, настолько оно сильно было засекречено от иностранных шпионов...
СЕЙЧАС
Я всегда так правильно понимала свою Маму – как женщина женщину:
– «Нельзя было не полюбить такого обаятельного Мужчину, каким был мой Папа!»
Настоящий «МАЧО»! Высокий – Мама с трудом, и то на высоких шпильках, доставала головой до его пле-ча... Ловкий, спортивный, ВСЁ знающий и ВСЁ умеющий! Все-то книги ОН прочитал и о каждой так рассказывает, что хочется тут же побежать за нею в библиотеку... А как он в карты играл – азартно и добро, без обид на проигрыш и без шумных и поэтому обидных для проигравших, восторгов... Это о таких людях говорили – «Характер нордический, выдер-жанный..» ....А руки у него были золотые и платиновые – ну просто драгоценные... Сильные, ловкие, всё уме-ющие – вот именно он, а не какая-то мифическая Некрасовская «женщина из русского селенья» на моих глазах останавливал на скаку не в меру зарезвив-шегося коня...И здоровый жеребец, чемпион нашего Посольства, утихомиренный моим Папой, шёл за ним как мальчишка-жеребёнок!...Когда, уже в школе, у меня начинались каникулы, Папу отпускали с работы в отпуск и мы всей семьёй ездили кататься на горных или водных лыжах...
...Не знаю, понравился бы тебе наш отдых – вы – кошки – воды не любите, да и снега морозного тоже не очень, так что ты и не завидуй моему счастливому детству. Тем более что почти всегда мы заканчивали мои каникулы в ...нашей московской квартире – в доме, построенном Министерством Иностранных Дел...В этой квартире у меня были своя комната, своя кровать, свой диванчик, который смотрел на мой же телевизор. Был даже свой маленький биллиард... Вот ты бы наигра-лась, катая маленькие стальные шарики от лузы к лузе..А после пятого класса я насовсем переехала в Москву и с тех пор всё время живу в одной и той же квартире... А почему насовсем переехала – это долгие годы тоже была «Государственная Тайна»!
...Я только тебе, моя Бетси, и расскажу... Расскажу только то, что сама видела и в чём сама участвовала... Ну и то, что рассказал мне Папа и велел никому (из людей, разумеется) не рассказывать.. И в письмах не описывать...И лучше вообще не вспоминать, как будто этого как бы и не было. Чтобы совсем позабыть, что меня, маленькую девочку – УКРАЛИ иностранные шпи-оны! Украли не понарошке, чтобы, может, испугать или что нехорошее сделать, а для того, чтобы спасти, якобы конечно, забравшегося к нам, в советское Посольство и там затаившегося, американского ШПИОНА!!!! – А я случайно его РАЗОБЛАЧИЛА... ...Позже я узнала, что русское слово «разоблачить» означает «раздеть» или «снять облачение» – это церковная одежда священника в церкви... Она всегда очень красивая, хотя и поэтому очень тяжёлая и, наверно, дорогая... А в «Политике» – «разоблачить» – всё наоборот – догадаться, кто прячется в какой одежде и узнать, даже не снимая его одежды, кто он на самом деле, а потом его надо будет «облачить» в сталь-ные и блестящие наручники...
А случилось это не сразу...
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ