Что смотришь ? Путник. Да стара Хайтэг.
Так длился долго мой таежный век,
Ч то и сама забыла я свой срок.
Когда я родилася, на восток еще ходили
шумные стада, оленей диких.
И спала беда, в глубоких норах.
Великан горы. Средь злобных духов,
ждя своей поры.
Отец нам часто говорил про то.
Чтобы тревожить их не смел ни кто.
Не словом громким не молитвой злой.
И в туесок наливши мед лесной.
Нас отправлял к шаману на поклон.
Чтоб дар приняв, читал молитвы он.
Прося у неба защитить детей.
Хоть редко, но спускался до людей
и сам шаман. Садился у огня.
Грел кости старые сырую ночь виня.
И щурил слеповатые глаза.
Ладонью старческой в безсилие грозя,
свирепым комарам.
Он говорил. О прошлых временах.
О тех кто жил в них........
Тут с рукой на взмах,
закашлялася старая Хайтэг.
И правя головни, склонилася к костру.
И ветер тихо шевелил листву.
Пластая дым ленивый по кустам.
Момент поймавши, я слегка привстал.
Чтоб стукнуть палкой по седым углям
и пепел сбить с полена одного.
Не зли огонь. Не обижай его.
Хайтэг сказала, дела моего прервавши пыл.
Раз ты не знаешь,- расскажу про быль.
Случившуюся в прежние года.
На стойбище одно пришла беда.
Тот год особенно для Уличей был лих.
Исчезла дичь. И рыбы ход затих.
И голод выполз, страхом холодя.
Охотники решили не найдя, добычи здесь.
Пойти в соседний край.
Там по рассказам был звериный рай.
С не тронутым, не пуганным зверьем.
Решили так и тем же самым днем, ушли.
Оставив женщин и детей.
Ждать в поселении от них вестей.
А в крайнем чуме, мать с дитем жила.
И как бывает часто, обожгла, от очага,
искра младенца руку.
А страх усилил боли муку. Ребенок в крик.
Разгневанная мать, лицом к огню,
и ну его ругать.
Схватив топор, рубила в гневе пламя.
А после, чтоб огонь больнее ранить.
Ведром воды залила свой очаг.
Так дело сотворилось. Гнев утих.
Но холод ночи не на шутку лих.
Вновь плачет замерзающий дитя.
Мать снова испугалась не шутя.
И попыталась растопить очаг.
Но как не билась. Пламени ни как
не удавалось ей зажечь,той ночью.
А холод лют. Терпеть уже нет мочи.
Она в соседний чум. Огня просить.
Но стоило, кому то пригласить к себе ее.
Как гас огонь и там.
И скоро по селению беда, всеобщая.
Ни где не жил огонь.
К знахарке, женщина смиря гордыни боль,
пришла просить. Беда и есть беда.
Та не смотря на многие года,
к ней в чум отправилась. И видит.
На углях, сидит старушка в огненных мехах.
С почтеньем к ней знахарка обратилась.
- Огня хозяйка. В чем же провинились,
в селенье женщины, что с малыми детьми?
Что скрыла ты от них покровом тьмы
и холода, огонь для жизни важный. -
Та ей ответила.
Та женщина, за сажу, ее дитя ожегшую.
Меня
рубила топором в беде виня.
И злую нанесла огню обиду.
А после....Я водой была залита.
И не просите! Всем не дам огня!
Явился дух отчаинья в селенье.
Молчали в страхе замерзая семьи.
Но делать не чего. Знахарка просит вновь.
Огня хозяйка. Дай свою любовь.
Прости и пощади, детишек малых.
Нас матерей. И молодых и старых.
Просила долго. И сказало пламя.
Зажгу огонь. Но пусть взамен подарят,
мне сына женщины, обидевшей меня.
Крепчал в тайге мороз к исходу дня.
Не погибать же? Так и согласились.
Хозяйка пламени взвилась, схватила сына.
У бедной матери и унеслася проч.
Такой ценой зажегся в эту ночь.
По очагам огонь у бедных женщин.
И так была наказана по сердцу.
Та неразумная, рубившая огонь.
Она умолкла. Проживая боль,
в своем рассказе матери несчастной.
И я молчал. Пусть внешне безучастный.
Но волновалась повестью душа.
Хайтэг дремала. Дело заверша......