Щурята

               
               
                Очерк

                С работы я шел усталый, не спеша. Моему равнодушному взгляду поочередно представали знакомые улицы, здания и даже люди, которых не  знал, но с лицами, уже примелькавшимися. Октябрьский день, довольно теплый и сухой, комкая последние часы, готовился ко сну, а люди, наоборот, не спешили домой, стараясь ухватить последние мгновения бабьего лета.
       Вот женщина с двумя детьми идет из детского сада, останавливаясь по требованию горластых малышей почти у каждого киоска; две ярко, не по сезону разодетые  дамы, о чем – то неторопливо ведут беседу, расположившись посреди тротуара.  Девочка вышла на прогулку с черным догом, хотя по тому,  как она за ним семенила, можно было понять, что инициатором прогулки был дог, который, важно ступая по пестрому ковру из листьев, ни на кого не обращал внимания.
       Все было, как вчера, обычно, и даже на том же повороте троллейбус, потеряв бдительность, по – молодецки приударил за модной иномаркой  по прямой, забыв, что он не свободен, и опомнился, лишь когда остановился, беспомощно размахивая опостылевшими штангами.
        Я прошел площадь и вышел на рябиновую аллею. Здесь, у перехода, появились два новых киоска, что не вызвало у меня никаких эмоций. А сзади киосков целая гора картонных коробок, оберток и отходов. Я купил сигареты и, решив спрямить путь, пошел через место дневной торговли лоточников.
        Здесь - то я и увидел мальчишку лет десяти. Он что – то жевал, запустив по локоть руку в ящик для пищевых отходов. Почувствовав спиной мое приближение, он медленно повернул голову. Его лицо выглядело несуразно маленьким на фоне зева  ящика. Уже пройдя рябиновую  и березовую – ярко – желтую, будто вобравшую в каждый свой листочек частицу солнца, - аллеи и подходя  к дому, я снова вспомнил лицо паренька, вернее, не лицо, лица вроде и не было. Был только рот, как шишка, чем – то набитый, непостижимым образом переходящий в тонкое туловище, странно изогнутое. Дома я забыл и мальчишку, и все, что видел. Все стерлось в памяти как ненужное, был лишь обрывок мысли, что неплохо бы смотрелись желтые кудри берез вперемежку с рябиновыми гроздьями.
               
                *   *   *               
   
         От долгого сидения занемела спина, и я вышел в тамбур покурить и размяться. Обычно перед поездкой в столицу я рано ложился, а вчера почему – то смотрел «ящик» до упора, надеясь услышать что – то хорошее. А за окном уже взошло солнце, и теперь осень, озорно заглядывая в окна вагона, прыгала и кокетничала почти с каждым пассажиром, одновременно раскачиваясь из стороны в сторону в такт с безвольными движениями вагона электрички. Наверное, я задремал, так как звонкий голос: «Свежие газеты!» - заставил меня поднять голову.
              По проходу вагона протискивался парнишка, громко выкрикивая названия газет: «Московский комсомолец», «Экспресс газета», «Аргументы и факты». Я долго смотрел на него. Худая, не возрасту высокая фигура с большой сумкой за спиной вроде горба и какое – то не по - детски злое и ожесточенное лицо. На вид ему можно было дать лет двенадцать. Казалось, что он так и ждет от людей очередного подвоха. Может, поэтому и был он в напряжении, каждую минуту готовый дать отпор всякому по делу и без дела.
        Мальчишка давно ушел, а я никак не мог вспомнить, где же я видел его. Или теперь все мальчишки имеют недетские лица?  «А какое лицо у него должно быть? – спрашивал я себя. - Ведь парень на работе. Кто знает, каково ему живется?»  Я пытался представить себя  в его возрасте, вспоминая, что делал я тогда, более пятидесяти лет назад, что меня волновало, чем я жил, чем жили мы, мальчишки шестидесятых.
           По привычке опустив голову и скрестив на груди руки, я отдался воле бегущего поезда, проваливаясь через годы все глубже и глубже, пока счетчик времени не остановил хронометр памяти.  И вот вижу себя на крыше товарного вагона со своими друзьями. Паровоз тужится и кряхтит и, выбрасывая из раскаленного легких клубы дыма, бойко карабкается вверх.
        Солнце припекает железные крыши вагонов, а мы едем на речку, не зная, не думая наперед ни о чем, но счастливые от босых ног до рук в ципках. В нас прочно сидит молодость, азарт и здоровье и еще не осознанное (и не было в том необходимости) чувство, что завтра будет еще лучше, что впереди, кроме хорошего, ничего и быть не может. Теперь – то мне кажется, что все прошлое и не со мной было.
        Задолго до станции мы прыгали на ходу и бежали через луг к реке, где все было наше. Именно там и начиналась наша жизнь. Мы были предоставлены самим себе, мы были наедине с природой, в которую так удачно вписывались, мы были с ней одно целое. Может, оттого что ненадолго, на время, ведь мы всегда возвращались в надежный мир, в наши семьи, к привычному для нас укладу жизни.
        Какие у нас были заботы? Как бы поймать больше щурят, которые грелись на мелководье в  небольших затопях, а их на лугу было великое множество почти до конца мая. Каждый раз, когда я с трепетом подводил к застывшему щуренку петлю из лески, замирало мое сердце. А как оно билось, когда, сверкнув на солнце, очередной маленький хищник оказывался в петле!
       Мы же по опыту знали, что подводить петлю нужно с головы, так как поймать щуренка с хвоста было делом почти безнадежным. По какой – то, только ему ведомой интуиции он чувствовал, что сзади опасность, и, сделав резкое движение, уходил на новое место, где его уже было трудно отыскать.
        Тогда мне было безразлично, каково щуренку вне воды, вне его родной стихии. Тогда я гордо нанизывал его, величиной с большой палец, на пояс из лозинки и охотился за следующим. Из дома с собой мы брали только соль, и, когда доброе солнце, погладив на прощание каждого из нас по щеке, от устали плюхалось в елки, мы разводили костер и истребляли хищников в несметном количестве.
        Как же они были вкусны, эти обгорелые, с запахом дыма, щурята! Уже в темноте,  у костра, мы еще  долго делились впечатлениями дневной охоты, перебивая друг друга и слушая только себя.  Хвастаться же продолжали  уже в школе на следующий день. Да, именно там, в тихой и прозрачной речке, купалось мое детство, именно там, с ватагой пацанов , оно и осталось, а сейчас такое воспоминание вызывало грусть и что – то очень важное и доброе… Но навсегда утраченное.
        Еще мне привиделись давние сны после наших походов, когда всю ночь снились щурята. Их блеск и прыть на солнце, когда и река, и небо сливались в одно громадное голубое, в котором я, стоя по щиколотку уже в небе, ловил маленьких щурят. Они каждый раз сверкали, сверкали, и я засыпал. Это блаженное состояние я ощущал и теперь.
        Звонкий голос неожиданно заставил вскинуть голову, будто меня звали из детства. Паренек возвращался с другого конца поезда. Газет у него поубавилось, и теперь он еще предлагал какой – то особый клей и фильтры для водяных кранов. Я пристально посмотрел на него и вдруг отчетливо понял, что парень похож на щуренка моего детства, которого я, сам того не сознавая, лишал привычного мира, а он, минуты посопротивлявшись, обмякал на жарком солнце, уже ничего собой не представляя, и становился жалкой тоненькой палочкой,  даже не блестящей.
        Вот, наверное, этот мальчишка и, конечно, тот, другой, в мусорном бачке, - те же щурята, выхваченные и выброшенные из счастливого детства без подготовки, без знаний и сил в другой мир – непривычный и полный злобы, условностей и обмана. Они, щурята, пытаются сопротивляться, им трудно, они хотят выжить, напрягаясь из последних сил. Они надеются понять, отчего так все безнадежно, и, ища помощи у взрослых, обращают к ним глаза с вопросом, но, не получив ответа, прячут в этих глазах свой страх, обиду, злость и разочарование, а потом и скользкую мыслишку: кого бы обмануть?.. А я пытаю себя: почему они похожи на щурят? Конечно, внешнее сходство условно: маленькие, бойкие, жизнерадостные в своей стихии и среди себе подобных, и совсем беззащитные перед лицом реальной жизни.  Да, сходство именно здесь, внешнее сходство  - второстепенно. А в голове все настойчивее, как набат: щурята, щурята, щурята! А в памяти вспышками появляются другие образы, которые отложились в разное время и до сих пор не были востребованы.
         У меня за последние годы тоже очерствело сердце, но оно все равно сжимается в маленький комочек пронзительной боли при виде униженной женщины и обиженного ребенка. Растеряв ценности своих поколений и  ничего не приобретя взамен, мы позволили, чтобы наши дети остались без детства. Их уже не волнуют герои Пушкина, Дюма, Каверина, Лондона, их не разжалобить состоянием больной матери. Неужели теперь нас, взрослых, ничего даже не связывает с нашими детьми? Может, тому виной отсутствие голубой  речки или все сложнее? А может, им не нужна эта речка, общение с природой? Может доллар,  компьютер да секс заменил им и детские мечты, и дружбу, и любимую книгу, и первую любовь?
          А мы  - безучастны? Да мы подарили детям вместо счастливого детства рынок – загон, огороженный, хотя и прозрачной с виду, но стеной, стеной бездуховности, и эта стена не имеет границ для лжи, насилия, разврата и пьянства. Мы и себя предали  в лице своего будущего. Мы предали все святое и, в конце концов, Родину, утешая себя тем, что у нас уже более 20 лет идут реформы, что мы  уже почти демократическое государство, что мы неумолимо продолжаем движение по совершенствованию  демократии.  Да, при быстрой ходьбе можно растерять одежды, но нельзя потерять осанку, чувство собственного достоинства, тот стержень, наконец, который Господь  вставил в каждого из нас!
       Последнее время, началось какое – то движение: начали освобождать ранее незаконно занятые детские сады, строить стадионы, дворцы спорта... Каждый день смотрю «Вести» и надеюсь услышать как раньше: открылась новая школа, построен новый завод, повышены зарплаты учителям, врачам и пенсионерам.  А про нынешние повышения нужно говорить глубокой ночью и очень тихо! Более тридцати лет жена отработала преподавателем математики в гимназии имени К.Э. Циолковского. Ее ученики завоевывали медали на конкурсах, а многочисленные доплаты - за классное руководство, проверку тетрадей, проведение факультативов  - ничего не меняли в корне.  Зарплата оставалась мизерной.   
              Поздно вечером смотрю передачу «Специальный корреспондент».  Вроде уже с лихих 90 годов  и поразить нечем, однако на смену апатии из груди вновь вырывается гнев, горечь и …обида за свою страну, которой я всю жизнь гордился… А с экрана звучит: борьбу с коррупцией нужно объявить национальной идеей. Коррупция достала россиян! А что у нас в России не достало? Убогое образование,  бессердечное  здравоохранение, отсутствие  воспитания  молодого поколения, безразличное отношение к молодой, да и вообще, любой семье, к старикам особенно, полуграмотная культура, отсутствие напрочь чувства патриотизма?.. А ведь это все лишь некоторые составляющие национальной идеи. И ставить во главу угла что – то одно – пустая трата сил и времени.  Мы не можем, как в былые времена, устраивать месячники здорового образа жизни, трезвости или безопасного движения пешеходов. Хотя с тех пор пошли и дальше: год матери, год ребенка, год культуры…  А мне кажется, что главное наше достояние (не газ), а наши дети. И ничего не нужно будет, если мы окажемся без смены, без будущего. А национальная идея должна объединять всех россиян и надолго, до тех пор, пока не  исчезнут наши язвы. Она должна охватить каждого человека, каждую его клеточку, сидеть и в мозгу и сердце, и в душе, да так, чтобы без нее и жить не хотелось! А если такого ощущения нет – значит это очередная компания, в справедливый итог которой уже мало кто верит! Национальная идея должна быть как воздух, как любовь, без которой нельзя  жить! Но ведь когда - то мы решим все проблемы, язвы затянутся. Что тогда объединит россиян? Да все то - же: вечные ценности во благо каждого, а они, ценности  - неисчерпаемы, ибо они -  ценности. А с экрана слышу новые цифры украденных миллиардов… и у кого? У  полуголодного солдата, который, замерзая, защищает меня, нас  где – то далеко в Сибири, да у паренька, которого бросили родители – алкоголики.
          Так что же это  за национальная идея, которая может объединить россиян? Идея, общая для всех и без которой мы не можем жить как цивилизованные люди. А жить мы не можем без любви, семьи, образования,  медицины,  культуры и других институтов, делающих из нас Человека. Выходит, чтобы все это было, нужно оживить утраченное, бороться с многочисленными язвами во всех сферах нашей жизни. И эта жесткая и непримиримая борьба и объединит нас! Ведь если уже всех все достало надо просто делать дело, не выхватывая что – то одно и возводя в ранг национальной идеи. Можно долго говорить и спорить, что сейчас главное. Я знаю точно: Человек!  Все остальное – второстепенно.
            Каждое время имеет свои приметы. Одна из примет нашего - дети, лишенные детства, того, что людям дорого всю жизнь, к чему они возвращаются и в мыслях, когда им плохо, откуда они черпают силы, чтобы стать чище и лучше. Где же взять эти силы, если не было детства? Дети наши рождаются не для жизни!
          Мальчишка с газетами выкрикивает что – то уже из тамбура, а я отчетливо вижу в нем и внешнее сходство  со щуренком моего детства. Наверное, такое же точное, какое подметил Куприн, сравнивая  своих длинноносых стариков – шахматистов с птицами марабу.

                Виктор Попов