Николаю Банникову
А дорога звенит. А дорога свернулась кольцом –
И взлетает, как стриж, и сигает в лесные обрывы.
Эта хвойная глушь! Эти смутные дебри кругом!
Эти древние сны из хвощей, лозняков и крапивы.
Вырывается свет, и гудронка летит, как стрела,
К синеве облаков, в неизвестные русские дали.
И проносится лес. И ударит густая смола.
И опять эти сны из какой-то старинной печали.
Закрываю глаза. И звенят уже где-то в крови
Эти сосны и мох. Эти встречные сучья осины.
Ах ты русская грусть! Не в тебе ли кричат соловьи
И в тоске непонятной летят под колёсные шины?
А дорога звенит, а дорога свистит под ногой,
И срывается вдруг, и встаёт на дыбы пред глазами.
Это русская быль. Это царский маршрут столбовой.
Это Грозный Иван, а не коршун промчался над нами.
Вот он там, впереди, вихревым заметался хвостом,
И взлетела метла, и дорожный развеялся пыльник.
Газани-ка, шофёр! И давни-ка его за мостом!
Пусть он знает своё – это сыч, скоморох и насильник.
Пусть он в прахе исчез. А в потомстве он так недалёк!
Он костями исчез. А вот дыхом – в любой еще сваре!..
Вон часовня его. Из горбатых камней теремок.
Царь молиться любил. И рыдал в покаянном ударе.
Принажми-ка, шофер! И с разгону – была не была! –
Разотри на песке это жуткое, злое виденье.
Мы и сами в свой час не с его ли визжали кола?
Не с его ли крюков на скудельные шли удобренья?..
А дорога звенит. А дорога восходит, как дым,
И, над яром взлетев, разогнавшимся обручем скачет.
И хвоя, как стрела, за стеклом пронеслась ветровым, –
Не его ли стрела? И не он ли там, сзади, маячит?..
Этот горестный сон! Эти вещие смуты в крови!
Эти сосны и мох! Эти встречные сучья осины!..
Ах ты, русская жизнь! Не в тебе ли кричат соловьи
И в тоске непонятной летят под колёсные шины?
1981