Всё, что мне остаётся вместо ночного греха -
из темноты, точно фокусник, высекая созвучья и рифмы, -
вслушиваться, как живые клетки стиха
наполняются медленно слов питательной лимфой.
А потом - разглаживать измятый бумажный лист,
чтобы, словно не веря глазам, обнаружить на ощупь изъяны.
Или свежий достать, который пока ещё чист -
и доверить ему череду этих слов покаянных.
А когда вдруг сквозь неприкрытую раму окна
первый луч упадёт, оживляя озябшие руки, -
и проникнет в меня, согревая до самого дна, -
вдруг пойму я, что нет слаще этой бессонницы муки.