Канун Нового года я задумался не о приобретении разноцветной мишуры и разнокалиберных петард, ЖЕЛАЮЩИХ РАСКРАСИТЬ дебильное небо сегодняшней рОССИИ... Простите за - "дебильное". Но, как писал русский поэт,мой земляк и товарищ Александр Росков: - Душа народа поэтична. Не поэтичен сам народ." Я задумался о русских по духу и слову поэтах. Одни живут долго, в полу забвении,другие взрываются, и исчезают, подобно "сверхновой звезде".
Но они есть. Вросшие в Русь, и в догосударственную, и в Советскую, и в нынешнюю.
Один из них - Борис Чичибабин. Бухгалтер из Харькова. Его в свое время, как, в последствии и Михаила Анищенко, похлопал по плечу Евтушенко. Указал на недостатки в стихосложении. Но признал талант. Борис Чичибабин жил не талантом. Судьбой. В Харькове. Тогда Евгений Е. писал, мол со мной происходит неведомо что, и старые друзья не ходят, а
только разнообразные - не те. Нет, я понимаю, - все мы под присмотром "служб". Да и писал он сие рефлексирующее сразу после некоторых панегериков не то чтобы власти, но даже отдельным личностям. Не виню. Всей "кровью" оправдался. А Чичибанин в 46 - том году написал:
Кончусь, останусь жив ли —
чем зарастет провал?
В Игоревом Путивле
выгорела трава.
Школьные коридоры —
тихие, не звенят...
Красные помидоры
кушайте без меня.
Как я дожил до прозы
с горькою головой?
Вечером на допросы
водит меня конвой.
Лестницы, коридоры,
хитрые письмена...
Красные помидоры
кушайте без меня.
1946
Потом, спустя десятилетия была перестройка. Девяностые. Расстрелы. Рейдерские захваты. Появилась такая псевдописательская организация как " Апрель". Евтушенко возглавил. Имущество стал отчуждать. Грозить Юрию Бондареву, фронтовику-писателю. Настоящему. Ну захотелось любимцу масс наконец-то кабинет занять соответствующий. Спустя несколько лет опомнился.
Бориса Чичибабина пригласили в открытый поэтический эфир, как пострадавшего от советской власти. Он прочел:
ПЛАЧ ПО УТРАЧЕННОЙ РОДИНЕ
Судьбе не крикнешь: "Чур-чура,
не мне держать ответ!"
Что было родиной вчера,
того сегодня нет.
Я плачу в мире не о той,
которую не зря
назвали, споря с немотой,
империею зла,
но о другой, стовековой,
чей звон в душе снежист,
всегда грядущей, за кого
мы отдавали жизнь,
С мороза душу в адский жар
впихнули голышом:
я с родины не уезжал -
за что ж ее лишен?
Какой нас дьявол ввел в соблазн
и мы-то кто при нем?
Но в мире нет ее пространств
и нет ее времен.
Исчезла вдруг с лица земли
тайком в один из дней,
а мы, как надо, не смогли
и попрощаться с ней.
Что больше нет ее, понять
живому не дано:
ведь родина - она как мать,
она и мы - одно...
В ее снегах смеялась смерть
с косою за плечом
и, отобрав руду и нефть,
поила первачом.
Ее судили стар и мал,
и барды, и князья,
но, проклиная, каждый знал,
что без нее нельзя.
И тот, кто клял, душою креп
и прозревал вину,
и рад был украинский хлеб
молдавскому вину.
Она глумилась надо мной,
но, как вела любовь,
я приезжал к себе домой
в ее конец любой.
В ней были думами близки
Баку и Ереван,
где я вверял свои виски
пахучим деревам.
Ее просторов широта
была спиртов пьяней...
Теперь я круглый сирота -
по маме и по ней.
Из века в век, из рода в род
венцы ее племен
Бог собирал в один народ,
но божий враг силен.
И, чьи мы дочки и сыны
во тьме глухих годин,
того народа, той страны
не стало в миг один.
При нас космический костер
беспомощно потух.
Мы просвистали свой простор,
проматерили дух.
К нам обернулась бездной высь,
и меркнет Божий свет...
Мы в той отчизне родились,
которой больше нет.
1992
Прямой эфир.
И я слушал его стихи. И это.
Поэт сбивался.Нервное напряжение чувствовалось в каждой фразе. Забывал текст. И продолжал далее. Знал, что не попадает в песню "нового времени". Больше либералы поэта Чичибабина
не приветствовали торжественным словом. Зато в нее попадает Евгений Евтушенко, сегодня, 27 декабря 2012 года. И как всегда на сцене Политехнического.
Впрочем, где-то там. Так в 23-35, сообщили мне новости по НТВ. Совпадение. Не скажите.
Юрий Милославский,младой товарищ по Харькову, в те времена начинающий прозаик, а ныне, увы, житель заграницы, литератор известный в своем слове о поэте так говорил:
"Он был человек естественно-эгалитарный, человек из толпы в самом лучшем смысле этих неловких слов. По-пушкински не приемля цивилизованную чернь, он постоянно был ею предаваем, столь же постоянно — иногда прельщен, часто оскорблен и одурачен,— но никогда к ней не приравнивался, не прикидывался, не дипломатничал и в этих случаях бывал даже надменен.
От первого свидания Чичибабина с Евгением Евтушенко устная история современной русской литературы сохранила следующий диалог:
Евг. Евтушенко (протягивая руку, с подъемом): Евгений Етушенко, поэт!
Бор. Ал. (отвечая на рукопожатие, невнятно бурчит): Борис Чичибабин, бухгалтер.
В мире, где Евтушенко звался поэтом, Борис Чичибабин до пенсии прослужил бухгалтером (собственно — счетоводом) ХТТУ, трамвайно-троллейбусного управления, да и не мог быть ничем иным. Я не дерзнул бы прибавить, что он и НЕ ЖЕЛАЛ ничего другого, что время от времени не преподносилось ему пусть некоторое, но торжество справедливости или, на худой конец, какого-нибудь «наиболее удачного ее эквивалента», как выразился Роберт Шекли".
Тебе, моя Русь, не Богу, не зверю...
Стихи Бориса Чичибабина
Тебе, моя Русь, не Богу, не зверю,
Молиться молюсь, а верить - не верю.
Я - сын твой, я - сон твоего бездорожья.
Я сызмала Разину струги смолил.
Россия русалочья, Русь скоморошья,
Почто недобра еси к чадам своим?
От плахи до плахи, по бунтам, по гульбам
Задор пропивала, порядок кляла,
И кто из достойных тобой не погублен,
О гулкие кручи ломая крыла.
Нет меры жестокости, ни бескорыстью,
И зря о твоем же добре лепетал
Дождем и ветвями, губами и кистью
Влюбленно и злыдно еврей Левитан.
Скучая трудом, лютовала во блуде,
Шептала арапу: "кровцой полечи".
Уж как тебя славили добрые люди,
Бахвалы, опричники и палачи.
А я тебя славить не буду вовеки,
Под горло подступит - и то не смогу.
Мне кровь заливает морозные веки,
Я Пушкина вижу на жженом снегу.
Наточен топор и наставлена плаха.
Не мой ли, не мой ли приходит черед?
Но нет во мне грусти и нет во мне страха.
Прими, моя Русь, от сыновних щедрот.
Я вмерз в твою шкуру дыханьем и сердцем,
И мне в этой жизни не будет защит,
И я не уйду в заграницы, как Герцен.
Судьба аввакумова в лоб мой стучит.
1973