На крыше

Николай Левитов
НА КРЫШЕ

1.
На крыше. Ночью. Вот причуда!
Но видно именно отсюда
громаду городского блюда,
салат людского бытия.
Замыленный в квартирном хламе,
скучает глаз по панораме.
К тому ж нельзя в оконной раме
родные обозреть края.

2.
Величье ратных дел народа
виднее с птичьего полета.
Как бегемота из болота,
народ пытается извлечь
из социального устройства
возможность жить легко и просто,
что требует, увы, геройства.
Но, впрочем, не об этом речь.

3.
Мне просто нравится быть выше
всех этих дел, стоять на крыше
и как бы видеть, чем ты дышишь
с тринадцатого этажа.
Особый смысл есть в этом акте.
Хоть город сверху и абстрактен,
в нем проявляется характер
подавленного мятежа.

4.
В огромном городе, как в смете,
ты только цифра. Сдунет ветер.
Жизнь проживешь и не заметишь,
что не был счастлив никогда.
А здесь – о, крыша, ты чудесна! –
здесь, словно вырван из контекста,
ты – наблюдатель. Это место
не знает страха и стыда.

5.
Привычные до боли вещи
здесь навевают мысль о вечном.
Они покажутся новей, чем
казались только что вблизи.
Их как бы заново, как в детстве,
откроешь для себя, но действий
не будет новых, не надейся –
они разбросаны в грязи

6.
все той же самой. И едва ли
изменятся, хотя б детали.
Мы просто ракурс поменяли.
Мы просто смотрим вниз и вдаль.
И удаляясь в перспективу,
они скорей нам явят Шиву
иль Будду с головой плешивой,
чем измененную деталь.

7.
И виснет сверху неба толща
с едва заметным многоточьем
прозрачных звезд. Но ракурс тот же,
что и внизу. И потому,
оставив туч огромных клочья,
на город я гляжу полночный,
и то, что вижу я воочью,
почти таинственно уму.

8.
Полночный город спит в тумане,
как мел, разведенный в стакане.
Он занят храпом и вздыханьем.
Он чешет каменный хребет
моста, что прыгнул через реку.
В тумане слышно кукареку,
то бишь сигнал причалить к брегу
желанья водяных ракет.

9.
Я различаю понемногу
дома и главную дорогу.
Я думаю, а как же Богу
смотреть на все это с небес?
Вздыхать о том, как мир наш скуден,
геометричен и лоскутен.
А нас не рассмотреть, по сути,
кто там с душою, а кто – без.

10.
Полночный город выгнул руку
излучиной шоссе. Как другу,
он протянул ее, по кругу
пуская грязные авто,
которым желтым сонным глазом
моргает светофор, и разом
взревев и пыхнув едким газом,
они уносятся. Зато

11.
полночный город тишиною,
как будто преданной женою,
вновь наслаждается. И ноя,
его суставы и хрящи,
издерганные мышцы улиц
в ночном покое растянулись,
и нервы проводов не в гуле с
троллейбусом – ищи свищи

12.
его теперь, – а в тихой дрожи
повисли над пустодорожьем.
Им сновидения дороже,
чем вся маршрутная возня,
час пик, людские давки, гущи.
Но снятся им не райски кущи,
а тот же ток, по ним бегущий,
своими вольтами казня.

13.
Полночный город нечто вроде
раба. Он сер и беспороден.
Всю жизнь мечтая о свободе,
ее он представляет как
отсутствие труда и мысли.
Покой, покой… И в этом мы с ним
пока не сходимся – зависим
я от иных, по сути, благ.

14.
Не мертвое вокруг затишье,
обозреваемое с крыши,
меня прельщает. Нечто выше
есть, чем забвенье и покой.
Мне дорог шум его обвальный,
галдеж кварталов, кучных зданий,
и голубиных воркований,
и крыльев трепет молодой.

15.
В запущенном косматом сквере
на фоне городских мистерий,
как будто кровь моих артерий
сквозь сердце мчит еще быстрей,
когда я слышу обертоны
в шипении ветра, с нежным стоном
листвы, еще полузеленой,
но облетаемой с ветвей.

16.
Я чувствую, что я пронизан
животным этим организмом.
Я часть его, я так же низмен
в родстве и единении с ним.
Я весь пульсирую, я предок
его грядущих пятилеток.
С моим простым деленьем клеток
он будет вечно молодым.

17.
Я корм его, но не добыча.
И в нем мое бессмертье птичье,
к которому я безразличье
питаю, впрочем. Суждено
над ним и в нем полет, как птице,
мне совершить, пока он длится,
а после кануть, раствориться,
собой в нем выстилая дно.

18.
Полночный город спит в тумане.
Он чуткими ноздрями лани
вдыхает сырость серых зданий,
ноябрьский чует листопад.
Он слышит, как деревьев корни
шевелятся, как топчут кони
трех зимних месяцев окольный
путь, как копыта их стучат.

19.
Зима, ты скоро хлынешь в город.
Ты все закроешь белым скоро,
и эту крышу, на которой
подняв свой ворот, я стою,
в карманах тщетно руки грея.
Ты, кажется, придешь скорее,
чем здесь я дописать успею
строфу последнюю свою.

20.
Сказать, что крыша – покрывало
строения, конечно мало.
Здесь как бы время задержала
она мое, чтобы душа,
как ангел в марлевой хитоне,
по городской парила зоне,
а я взирал, как посторонний,
с тринадцатого этажа.