Недолюбленное, недотерпленное столь большое уже дитя,
Что за взрослыми заморочками разучилось вдруг жить шутя.
Необласканное, неприголубленное, озлоблённое – оттого
И кидается горько на стены, и не любит оно никого.
Чувства взбиты, взъерошены, всклочены,
Взведены, как железный курок.
Сердце порвано фразами в клочья.
Мысли спутались в склизкий клубок.
От спокойствия до истерики лишь полмили, а то и быстрей.
И в нелепейшем мазохизме шепчет просьбу: «Больней и острей!»
Всё равно раны скроет футболка.
Боль? Зальём раскалённым свинцом.
Прожигается жизнь, но без толку,
А дитя уж смирилось с концом…
За чугунной броней из цинизма,
Из сарказма, из яда дитя
Молча сносит без слёз катаклизмы,
Никого никогда не щадя.
Окунает мятежную душу в звуки музыки, что, как бальзам,
Заживляет набитые шишки, не давая пролиться слезам.
Надрываясь, дрожа в такт аккордам
И в бессилье ныряя в кровать,
Не забыв в сумасшествии гордом,
Перед этим и дверь закрывать…
И в тревожном стремлении смутном
Проживает, за днём день цедя...
Может, вырастет что-нибудь путное..?
И долюбит хоть кто-то дитя..?
© Александра Радковская
[2012, july]