Ночь темна, но кто-то бродит
прямо под моим окном.
Я вгляделся – глаз не сводит
с меня, чей то пылкий взор.
Свет включаю, дверь со звоном
Отворяю – пустота.
Захожу я в дом и снова –
в раме образ старика.
Шутки ради, для потехи
иль игру решил сыграть,
незнакомец в черном пледе
заставлял себя искать.
Я не злился, не ругался.
Я охвачен был одним:
ну, зачем ему деваться,
только свет бы я включил?
Я решил сыграть иначе.
Где-то свечку разыскал,
взял стакан, насыпал манки,
свечку в манке запалил
и решил с ним общаться,
сквозь стекло заговорил:
- Кто ты, старче и что надо?
- Ты зачем пришел сюда?
- Что ты бродишь здесь кругами?
- Иль нужда, тебя какая
к моим стенам привела?
Тут старик поближе к раме
подошёл, да как подплыл…
Скрипа снега я не слышал
от его шагов прямых.
Оторвусь не много с старца -
опишу погоду я:
Нынче градусов со двадцать,
да и снега – кутерьма.
А метель шаля, со снегом
замела, ну что могла,
даже сани не проедут,
ну а тут старик в лаптях!
Он был стар, годами мудр.
Это понял я потом.
Только странность и загадка
Окружала вся его.
Словом, о его портрете
можно много строк писать
и таинственней, на свете
не дал Бог людей, встречать.
Взор потухший, но и светел.
Он читал меня как стих.
Я подумал, ладно с этим,
размышлял при лунном свете,
Кем мог быть этот старик.
- Странник он, и очень беден.
Так старик, всё бродит светом
и наверно спросит хлеба,
до утра, от не погоды
он попросит приютить.
Да видать не в этих сетях,
смог бы я его поймать.
Стоит молча, хлеб не просит
Вьюга, снег, но видно, холод
дедушке не ломит кости.
Он не просит в дом пустить.
Ну, не просит, так не просит.
Сам же, милость, благородство,
не привык я проявлять.
Вот, что мне старик ответил.
Постараюсь рассказать.
Поздоровался с уклоном,
мира в доме пожелал.
Вспомнил что-то там про Бога,
о себе же не сказал, ни слова,
только свет с лица сиял.
А потом он мне поведал…
Жизнь. Да не свою – мою!
Всё сказал, что был я беден,
А сегодня… вдоволь хлеба,
но… - я мудрость не ценю.
Что с глазами, но что слеп я,
живу в сне, что на яву.
Я, по правде начал злится,
что, какой то там старик
меня уже учит жизни,
и в лохмотьях сам стоит.
Но потом, чем больше слов
проповедовал старик,
тем я меньше уже спорил
и суть слов его проник.
Всё послушно принимал,
и себя я видел в них.
А затем спросил его я,
кто же всё-таки он есть?
На что он без промедленья
Дал короткий мне ответ:
Я как в море тёплом льдина –
Я сегодня есть, а завтра нет.
Неожиданно, при штиле,
возбуждаю мыслей море
и холодною пучиной,
превращаюсь в шторм.
Ты другими именами
назовёшь свой мир потом.
Думай, что тебе я снился
Я и есть, меня и нет…
Ошарашил, озадачил
Столь туманный, хитрый
прорицателя ответ.
Было, рот свой приоткрыл,
что б ему сказать: О нет!
Но старик в замёршем пледе
вновь со мной заговорил.
- И в висках твоих набатом
бьют тревоги дня.
Сколько вас таких во мраке!
Помощь каждому нужна.
Оклемался я немного
и подумал: во дела!
От такого разговора
что-то горькое проснулось,
в сердце спящем, у меня.
Что за речи? Что он хочет?
На что клонит мне старик?
Да и как сквозь лёд на стёклах
Он смог громко говорить?
И вопросы за вопросом
Возникали в голове,
но прервав поток вопросов –
вновь со мной заговорил.
- Хочешь? Дай мне имя совесть.
- Хочешь? Осознанье бед.
Главное, что б с этой ночи,
ты другой стал, человек.
И исчез. Его не стало.
Да заря зажглась уже,
а мне что-то не хватало –
разговора о себе.