В присутствии учителя Петр и Иоанн перекорялись друг с другом, горячо оспаривая свое место возле Иисуса: перечисляли свои заслуги, мерили степень своей любви к Иисусу, горячились, кричали, даже бранились несдержанно, Петр - весь красный от гнева, рокочущий, Иоанн - бледный и тихий, с дрожащими руками и кусающейся речью. Уже непристойным делался их спор и начал хмуриться учитель, когда Петр взглянул случайно на Иуду и самодовольно захохотал, взглянул на Иуду Иоанн и также улыбнулся, - каждый из них вспомнил, что говорил ему умный Искариот. И, уже предвкушая радость близкого торжества, они молча и согласно призвали Иуду в судьи, и Петр закричал:
- Ну-ка, умный Иуда! Скажи-ка нам, кто будет первый возле Иисуса - он или я?
Но Иуда молчал, дышал тяжело и глазами жадно спрашивал о чем-то спокойно-глубокие глаза Иисуса.
- Да, - подтвердил снисходительно Иоанн, - скажи ты ему, кто будет первый возле Иисуса.
Не отрывая глаз от Христа, Иуда медленно поднялся и ответил тихо и важно:
- Я!
Иисус медленно опустил взоры. И, тихо бия себя в грудь костлявым пальцем, Искариот повторил торжественно и строго:
- Я! Я буду возле Иисуса! (Л.Андреев "Иуда Искариот"
х х х
Посмотри: ты воскрес, раны зажили, крест твой сожжён.
Мне в скользящей петле танцевать, задыхаясь от боли.
Да, я предал тебя целованием — то есть, любовью.
И — живой или мёртвый — я этим навек прокажён.
Капли крови твоей на терновом венце запеклись.
Капли крови моей, не пролившись, сгорели от зноя.
Мой повешенный труп, как поганый, отвержен землёю.
Твой повешенный труп белой птицей возносится ввысь.
Ты вернёшься ко мне, чтоб разрезать тугую петлю.
Всё равно, ты, я верю, ко мне возвратишься оттуда,
чтобы тихо шепнуть мне на ухо: «Спасибо, Иуда!»
Я не буду спешить, я дождусь, довишу, дотерплю.
Тридцать горьких монет — такова ли на деле цена?
Пусть глупцы так и думают — мы-то с тобой понимаем,
от кого и за что настоящую мзду принимаем.
А другие то нас проклинают, то молятся нам.
Мой судья и палач, милосердный мой брат и отец,
мой возлюбленный друг, мой спаситель, мой светоч небесный,
это я за тебя заплясал, задыхаясь, над бездной,
чтобы ты не сумел малодушно отсрочить конец.
Ведь я слышал молитву о чаше — в вину ли вменять
эту слабость, ведь всё-таки в облике был человечьем...
Я заметил, как сам ты ко мне потянулся навстречу -
может быть, для того, чтоб предать целованьем меня?