Петербургская фантазия новая строфа добавлена

Николай Лукка
    Сколько случаев, историй
в небе, на земле и в море
происходит каждый час.
Я вам расскажу сейчас
повесть о чугунной тумбе,
о старинном фонаре,
о поэте и о клумбе.
Оглянусь и в январе
вспомню август. Согласитесь,
что приятно, дома сидя,
на узор в стекле дышать
и о лете вспоминать.
И блеснут в луча багряном
листья, стебли изо льда…
Вы садитесь вот сюда,
ну, а мне на стуле пьяном
век сидеть – не привыкать,
хоть спина его облезла,
соглашусь ли променять
друга старого на кресло!


     ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

               – Какая ж ваша будет последняя цена? –
               сказал наконец Собакевич.
               – Два с полтиною.
               – Право, у вас душа человеческая всё равно
               что пареная репа. Уж хоть по три рубли дайте!

Много в Петербурге клумб,
фонарей, чугунных тумб.
Много в городе поэтов.
Все хотят оставить след:
не желает кануть в Лету
ни юнец, ни старый дед.
Я? я тоже не желал бы
и за строчкой строчку клал бы,
да со смыслом не в лалу
и… последний раз кладу.

Говорят, что в пересчёте
на квадратный километр
сотня нас. Не все в почёте:
есть и психи на учёте,
есть и наш «карманный» мэтр.
Был ведь и линкор карманный!
Мэтру почему б не быть? –
не кормить нас кашей манной,
простоквашей не поить?
Мэтр, давайте с вами вместе
посмеёмся надо мной!
Удостойте этой чести!
как-никак, а вы – герой.
Слава нашему герою!
Отпустите мне грехи
и простите, что порою
я над «грешною дырою»*
ваши комкаю стихи.

Фонари уже не светят.
Клумбы радуют глаза.
Тумбы псы-бродяги метят.
Но бывают чудеса:
раздаются голоса
их чугунных, пустотелых.
(По бокам на них свищи:
ржавчина их долго ела!
То-то ветру – знай, свищи!)
Как-то летом тумба пела.
К тумбе ухом я приник
и услышал через миг
голосочек… Отступаю.
Здесь я должен отступить,
но повествованья нить
из руки не выпускаю.

Месяц август на дворе.
Ветрено. Я в Петрограде
уголков старинных ради,
в незнакомом мне дворе.
Двор и светлый и просторный…
«Ври! скажи, что воздух горный!
Превосходно, друг мой, врёшь!
Ты герою нос утрёшь!..
Эти дворики-колодцы,
где карабкается к солнцу
плющ кудрявый по стене,
где мелькнёт лицо в окне
сизое что рыбье брюхо,
где доносятся до слуха
детский плач и грубый мат
и куда твой старший брат
выводил пса на прогулку,
где невероятно гулко
в сумерках стучат шаги,
где и ты – на ход ноги! –
выпивал свою ”малышку”
и бежал к музей вприпрыжку! –
знаю: тут – всю жизнь прожил!» –
скажет мудрый старожил
и, конечно, ошибётся.
Хоть не обещает солнца
этот дворик (Петроград
так же, как туманный Лондон,
солнцем шибко не богат:
не балует нас погода),
всё же он совсем иной!
От него – подать рукой
до Невы, а за Невою...
надоевший вид: глаза б
не смотрели!.. Что такое?
Слышу орудийный залп!
Нет, один был только выстрел
из орудия!.. А ВЫ стред
солнечных погожим днём
не боитесь?.. Легче холод
переносится. Чехол от
"Жигулей" украл я. В нём
укрываюсь, как в палатке,
от жары, пью вермут сладкий.
Там я как-то с Лизой был.
Что мы делали? Забыл.

*"Грешной дырой" назвал свой зад
Пушкин в стихе "Ты и я".

Продолжение следует.