Ей – двадцать два, а ему – пятьдесят четыре
Он неопрятный, рыхлый, уже с брюшком.
В их захламлённой, как старый чулан, квартире
пахнет прокисшим пивом и стариком.
Молча терпеть и сносить все его капризы,
гогот и брань, шлепки поперёк спины
будет она, пока продлевает визу,
чтобы её не выгнали из страны.
Будет уборщицей, няней, ночной сиделкой,
зубы сцепив, зажмурив на всё глаза,
- Это ведь сделка, голубушка, просто сделка,-
будет твердить, а что ей ещё сказать?
Что написать постаревшей до срока маме,
как объяснить, что красный диплом – фигня?
Хочешь стать фрау – своими учись руками
жареное вытаскивать из огня.
Старый очаг на приснившейся в детстве дверце
жжётся и больно - выяснилось теперь.
Если родители делали выбор сердцем,
дочери просто ищут другую дверь.
Дверь, за которой мерещится Эльдорадо,
сытая, словно гусь к Рождеству, страна.
Только не надо задумываться, не надо,
будешь ли ты кому-нибудь там нужна.
Да и вернуться домой никогда не поздно,
маме на гроб успеть положить цветы.
Кто там уронит раскаянья злые слёзы?
Ты это будешь или уже не ты?
Вертится вихрь озарений и мыслей горьких,
сыто рыгает муж. За окошком – мрак.
Девушка засыпает в своей каморке.
Дверь заперта. Горит на двери очаг.