04.10.93
Бродили, считали трупы,
Совали гильзы в карман.
Всё было жутко и тупо,
Вонючий синел туман.
Кого-то вели куда-то,
Охранник его шмонал,
А кто-то из автомата
По крышам ещё шмалял.
И камеры стрекотали,
Как-будто здесь шло кино,
И танки стрелять устали,
Круша за окном окно.
Какие-то люди пили
Бесплатный голландский спирт,
И парня ногами били,
А он уже был убит…
“Вам дурно?” – меня спросили,
И я отвечал с трудом:
“Не первый позор России
Расстрелянный “Белый Дом”.
* * *
Похожий на районного пижона,
Тая в глазах смятение и страх,
Опившийся, опухший, оглушенный,
Забывший свой Обком и свой ГУЛАГ,
В том августе, больном и безобразном,
Услужливо подсаженный на танк,
В бессилье полупьяном, полупраздном,
Заранее согласный – «так на так»,
Привыкший разрушать и ненавидеть,
Всех предавать,
Все предавать огню,
Предвидел ли?
Да где ему предвидеть,
И Белый Дом, и грозную Чечню.
1996 г.
ХАЛЯВА
Плевать на перестройки,
Неустройки, -
Мне по душе халявное житьё:
Пальто с помойки,
Сапоги - с помойки
И куртка с капюшоном - из неё.
Выходим в полночь -
я и две собаки:
Им - кости со стола нуворишей,
Без очереди даже и без драки,
Рот до ушей - завязочки пришей.
Портфели, раскладушки, абажуры,
Перчатки и ботинки на меху,
Навалом книги - той еще культуры,
Газеты - я купить их не могу.
Мы это все обшариваем юрко,
Кладем в пакеты - их не мало тут,
На остановках - длинные окурки,
Подсушим дома - на табак пойдут.
И ничего, что я поэт известный, -
Ведь я не унижаюсь, не прошу,
Я нахаляву добываю честно
В столовой школьной кашу и лапшу.
Не гопник я и не хожу на "дело",
И не за что прогнать меня взашей.
Ах, только бы рука не оскудела
У новых русских, у нуворишей.
1994
БОМЖ
Я быстро съем и скоренько уйду.
Снять сапоги?.. Но мы же не в июле!
В них нет носков. Вчера стирал на льду,
У проруби… Они и утонули.
А руки вымыл… Рюмку? Я готов.
Но лишь одну, не полную… Ну, с Богом!
Не надо мне, не надо пирогов,
От них изжога… Мне бы щей немного.
У вас такая вкусная еда!
Особенно вот этот синий творог.
Я чай люблю без сахара… Да-да,
Без сахара, он нынче слишком дорог…
Задвижка, три замка… Хитро, хитро!
Такси? Абсурд!.. Я Ваньку не валяю.
А нет у вас жетона на метро?..
Ну, ладно, доберусь…Доковыляю.
Мне тяжело с приличными людьми,
Язык коснеет, и слова, как гири…
Тебе автограф, Вася?.. Ну, прими,
Тупым гвоздём, на кафеле, в сортире.
04.10.92.
* * *
Где все?
Хочу спросить - и не могу.
Где вы живёте, девочки худые?
Куда девались парни налитые?
Ещё видны их тени на лугу.
С ума сойти,
Как поглядишь вокруг:
Откуда это вдруг
по всей округе
Шныряющие полчища старух
И редкие трясучие пьянчуги?
Да это ж поколение моё,
Опущенное жизнью на колени –
Бессмысленное, странное житьё,
Чего в нем больше –
боли или лени?
Да это же ровесники мои,
Которых будут хоронить бесплатно,-
Хозяева судеб и короли,
Из страшных снов пришедшие обратно.
Привет вам всем,
бомжихи и бомжи,
Бездомные, безрадостные братья,
Колючие, как старые ежи,
Немодные, как ситцевые платья.
Товарищ мой, философ и поэт,
Вон там ручей, лицо своё умой-ка,
И ничего, что ты на склоне лет,
Слоняешься с клюкою по помойкам.
Последнее достоинство блюди,
Быть не у дел – несчастье, а не поза:
Поэзия осталась позади,
А новым русским не нужна и проза.
Но всё же что-то
в этой жизни есть
Помимо водки, пищи и жилища –
Какая-то пророческая весть,
Понятная униженным и нищим.
РЫНОК
Не спрашивай, кто здесь кто,
Не спрашивай, что по чем.
Сегодняшний мир - лото.
Ты пойман и обречен.
Не нужен здесь опыт наш,
Забыты и долг и честь.
Обманешь, значит, продашь-
И будет, чего поесть.
А если не можешь врать,
Срываться на мат и крик,
Не хочешь нахрапом брать-
Ложись помирать, старик.
И в царство теней тотчас
Тебя сопроводит смех...
Не надо крылатых фраз,
Они - прошлогодний снег.
* * *
Одинокое пьянство старухи,
До конца одичавшей к утру,-
Эта жизнь – голодуха, проруха,
Эта ночь – не к добру, не к добру.
Из ограды плеснувшее поле,
Все посевы кладбище смело,-
От сивухи, от пули, от боли
Много здесь молодых полегло.
Сроют скоро, сравняют катками
И застроят, бетоном зальют,
Позабудут, как шли вы полками
В мокрый глиняный этот приют.
Помешается с горя старуха,
Проклянёт долголетье своё.
Где вы, дети?..
Ни слуха, ни духа,
Лишь бульдозер утюжит гнильё.
* * *
Эти, что всех громче голосили,
Дураков ловили на крючок,
Как Аляску, продали Россию,
Деньги поделили – и молчок.
И вопят, сопя и подвывая,
Кто – со страху, кто – и с “бодуна”,
“Кончилась Россия горевая,
Кончилась великая страна”.
Озверев от крови и наживы,
Стал чванлив занюханный урод,
И народ уже назвали – “лживым”, -
Больше не подходит им народ.
Нас подмяло хамство, словно ханство,
И бомжует “гордый внук славян”
По всему безумному пространству
Сам безумен или полупьян.
ОТКАТ
Не отмечена ничем в календаре
Вереница этих дат и этих чисел:
На моря Россия вышла при Петре,
А вернулась восвояси – при Борисе.
И теперь на всех окраинах - прогресс
По-латышски, по-литовски, по- нацистски:
Панихиды по дивизиям “СС”
И порушенные наши обелиски.
И неведомо ни Польше, ни Литве,
Да и внукам победителей едва ли,
Что подонки со звездой на рукаве,
А не русские поляков убивали.
И уже им слова лишнего не кинь,
Ни намёка на великую державу:
Им запомнилась проклятая Катынь,
А не тысячи погибших за Варшаву.
Что-то сгинуло и кануло ко дну,
Может, вера в бескорыстие России?
Только вам – пути иного не дано,
Как бы вы на все лады ни голосили.
Жаль могил
и наших русских деревень,
Что остались за чертой, за перевалом…
Вами будут помыкать, кому не лень,
Так не раз уже в истории бывало.
1991
ПАМЯТИ Е.Е. КРЯКВИНА*
Земля, как губка, впитывает нас,
И даже крест не каждому достался.
Тот отчадил и медленно угас,
Тот взрывом ошарашил и распался.
Ушедший друг, живущему прости:
Пусть умер ты хулимым и безвестным,
В начале обречённого пути
Ты всё же был разгневанным и честным.
Не знаю, где настигнет и когда,
Но принимаю, как простое дело.
А жизнь идёт – и требуют труда
И дух, и мозг, и жилистое тело.
И всё, что не уместится в гробу,
Что устоит на роковом пороге,
Я отдаю на трудную судьбу
Идущим следом по земной дороге.
1988
* Поэт,прозаик, телевизионщик,- друг Жданова. Очень талантливый человек. Умер рано.
* * *
Вот и кончилось время ошибок,
Начинается эра удач.
Я ещё не отвык от ушибов,
Но уже тороплив и горяч.
И смягченными стали провалы
В глубину –
в пустоту, в немоту,
Потому что – бродяга бывалый –
Я провал за провал не сочту.
Предпочту перебранке беседу,
Не приму за любовь суету,
Не ступлю по готовому следу,
Журавля не убью на лету.
Мне не надо цветов и оваций
За обычное дело побед,
Лишь бы только собою остаться,
Не нарушить последний обет.
Что гадать теперь –
выйдет, не выйдет,
Если всё, наконец, по плечу!
Мне так мало осталось предвидеть,
Что предвидеть уже не хочу.
* * *
Не пришла, а обрушилась осень,
Я не думал, не звал, не хотел.
Мрут друзья, как трава на покосе.
Взмах за взмахом – и мир опустел.
И стою я – лохматый репейник,
Обойденный жестоким косцом,
Не годящийся даже на веник,
Что лежит под хозяйским крыльцом.
А ведь были рассветы и росы!
И в малиновых шапках моих
Копошились изящные осы
Каждый день, каждый час, каждый миг.
Но колосья просыпали зерна
И косец задремал во хмелю.
Все прошло, что я слишком упорно
Безнадежно и нежно люблю.
* * *
Мне сегодня гитары не надо,
Не хочу ни друзей, ни вина,
Потому что пора листопада
У людей и природы – одна.
Люди – листья, а время – как ветер:
Удаль, слава, вражда и война, -
Глядь,- пожухли…
И кончились эти,
И другие пришли времена.
Эта юность смелей и чудесней,
И хоть старости всюду почет,
Им смешны
наши фильмы и песни
И претензии наши не в счет.
Опыт наш пригодится едва ли:
Даже слушать они не хотят,
Как любили мы,
как ревновали,
Как спасали детей
и котят.
Мы лысеем и выглядим скверно,
Но спокойнее нам между тем:
Больше я не задамся, наверно,
Бесполезным вопросом – «зачем»?
Пусть уверенность их перетянет, -
Мы листве облетевшей сродни
И, конечно, немного слюнтяи…
Но не слишком ли правы они?
* * *
Простят ли нам страх и усталость?
Ведь всё же не наша вина –
Россия, какая досталась,
Какая случилась, война.
Совсем не об этом мечталось,
Но приняли, словно в бреду,
Свободу, какая досталась,
Какая случилась, беду.
Мы так и не поняли Бога,
Но Им суждена и дана,
Какая случилась, дорога,
Какая досталась, жена.
Ещё не записаны даты,
Но выпадут нам под конец,
Какая случится, расплата,
Какой заслужили, венец.
30.06.94.
Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего,
В особенности у тех, кто сильнее вас. Сами
Предложат и сами всё дадут.
М. Булгаков
Они нагрянут впопыхах
Не брать, не бить ногами в пах,
Не пить, не спорить о стихах, -
Не ради лести.
Они придут тебя купить,
И усыпить, и ослепить…
Как им хотелось бы убить
Тебя на месте!
Они придут, когда темно,
И сердце стужей сведено,
И нет вина, и всё равно,
И жизнь – не в жилу.
Они нагрянут вороньём,
Самоуверенным ворьём,
Оценщиками
за старьём,
Когда-то милым.
Они внушат твоей жене
Благую мысль о тишине,
О жизни, праздничной вполне,
И об удаче,
Насыплют соли на мозоль, -
Туман, угар, аэрозоль, -
И станет фурией Ассоль, -
А как иначе?
И посулят они тебе
Сплошные радости в судьбе,
Мир на душе, покой в семье, -
И крыть-то нечем.
Пообещают тёплый хлев,
В придачу – зрелища и хлеб…
Не обольщайся, будь нелеп
И безупречен.
Не унижайся, будь собой,
Ты не такой, ты не любой,
Не все отмечены судьбой,
Не каждый в силах.
Не отступайся, не юли,
Не жги мосты и корабли,
И в пыль кумиров не вали,
Когда-то милых.
Не верь, что мир – универсам,
Не верь их рыночным весам, -
Не верь штампованным часам, -
Не лезь из кожи.
Они пришли – они пройдут,
Будь снисходителен – и крут
И не хватай, чего дадут:
Себе дороже.
___1980 г.__________________
* * *
Три стадии земного прозябанья
Назначил смертным некогда творец:
Самокопанье, самопониманье
И самоотрицанье наконец.
Намечено ещё самосознанье
И самохраненье от вреда,
Есть в промежутке самоистязанье
И самоистребленье иногда.
И человек на плечи принимает
Всё это сам, не споря, не грубя,
И сам себя порой не понимает,
И сам всё время мучает себя.
* * *
Кончился большой и щедрый мир,
Где на всем отдохновенье глазу.
Кто же в нем живое покорил,
Кроме рака, спида и проказы?
Сгинул мир,
задуманный как рай,
Где синё, и зелено, и свято.
Человек ступил на самый край
Пропасти, откуда нет возврата.
Лишь один ты в этом виноват –
Сын прогресса, рыцарь без изъяна,-
Человек – продвинутый примат,
Вышедшая в люди обезьяна.
01.08.96.
* * *
Не хватило голосу металла,
Сердцу – ласки, юности – тепла,
Сень победы на меня не пала,
Но и тень позора не легла.
Новые плывут над миром тучи,
Новый свет летит во все края,
Только память – островок плавучий,
Жизнь моя и родина моя.
Здесь все те,
Кто не дошел до цели,
Чьи дороги вдруг оборвались,
Все, кто был со мною, уцелели,
А кого любил – не отреклись.
Здесь живут надежды и утраты,
Свищут рощ истлевших соловьи,
Все мои восходы и закаты,
Все земные возрасты мои.
Верю в гены, верю в перемены
И в слова на каждом языке…
Дайте лишь дожить аборигеном
На моем плавучем островке.
1986 г.
* * *
Равнодушная жизнь
Проходила у всех навиду,
Со своими простыми
Смертями, любвями, трудами.
И в далеком поселке
В прозрачном предзимнем саду
Костяные антоновки
Стукались желтыми лбами.
Там я жил без надежды
И с новою болью в груди,
Начиналась пора
Перелома, бедлама, разрухи.
И вздыхал тяжело,
Будто знал он, что ждет впереди,
Мой всезнающий Кутя
С репьями в расчесанном ухе.
* * *
Всё ходят люди странные кругами,
Всё говорят об умном и высоком,
Всё шелестят потёртыми словами,
Искательно и преданно глядят.
Я понимаю: им нужны герои
И рыцари – без страха и упрёка,
Чтоб дальше жить и верить …
Понимаю.
Пожалуйста … Но только без меня.
Мне ваши бредни выбелили душу,
Мне сплетни ваши в уши понавязли,
Богато унавозив даже память
О самом – самом первом и святом.
Нет ничего, чего бы мне бояться,
Нет ничего, за что вставать в доспехе –
В старинной нержавеющей броне.
Что наши книги? – Купля и продажа.
Что наши судьбы? – Скука и неволя.
Что жизнь и смерть? – Привычка и позор.
Гале .Лебедевой.
Все умерли,
А мы еще живем.
Какая неуютная планета!
Но все же легче коротать вдвоем
Глухие ночи, поздние рассветы.
Замкнулся круг –
И снова ты моя.
И нет обид,
И я уже не каюсь,-
По осени проходит колея
По ней и ковыляем, спотыкаясь.
Куда же нас дорога завела?
Все то же,
иль другое мирозданье?
Ну, как
дела?..
Какие там дела,
Усталые одни воспоминанья.
Ты близко к сердцу их не подпусти,
Нет прошлого, а будущего – мало,
И видится уже конец пути
Подобие бездонного провала.
Давай возьмемся за руки,
Пора!
Последнюю мелодию дослушай
И в дальний путь – ни пуха, ни пера.
Как хорошо!
Крылаты наши души.
Дорогие деревья мои,
Мной спасенные клёны и ёлки,
Протяните мне ветки свои
И свои голубые иголки.
Вы, мои пожилые коты
И последняя в жизни собака,
Дайте лапы – и будем на ты,
Будем вместе до смертного мрака.
Не позволю себя увезти
Ни в сиротский приют, ни в больницу:
Это значит и всех извести,
Это значит навеки проститься.
Дорогая моя ребятня,
Размещайся у печки на ужин.
Вы спасёте любовью меня,
Никому-то я больше не нужен.
КАРАВАН
Бывает …
Не со всеми, но бывает,
А потому сочувствий не приму …
Мой караван все дальше уплывает
Во тьму.
В нечеловеческую тьму.
Там нет причин сомненьям и печалям,
Все на местах, надежен каждый трос.
Лишь я один шатаюсь по причалам,
Как подгулявший палубный матрос.
Все справедливо, я не упрекаю:
Сам опоздал, хмельным поверив снам,
По прозвищам и званьям окликаю,
А самых дорогих – по именам.
Но опыт лжет и не в урок наука,
Не та игра и счет очкам иной.
Что глотку рвать!
Ни отзвука, ни звука,
И город незнакомый за спиной.
Шагну в огни веселого квартала,
В чужую толчею и суету,
Среди стекла, бетона и метала
Названья непонятные прочту.
Оглохшего от грохота и крика,
Нелепого, как нищий без сумы,
Такого же увижу горемыку –
И рядом постоим
у края тьмы.
КОЛОННА
Качались шлемы с гребнями, щиты
И копья македонского закала, -
Понятье силы, словно правоты,
Триумф землепроходца и нахала.
Качались багинеты, кивера,
Шатались кирасиры, гренадёры
Назад два века, будто бы вчера –
Летящий плащ, суворовские горы.
Качались бескозырки и штыки,
Шинели, гимнастёрки и бушлаты,
Суконные качались шишаки,
Всё шли и шли, всё падали солдаты.
Качались люди, годы и века, -
Всё те же споры, те же страсти в мире.
И в два конца дорога далека,
И нет конца колонне по четыре.
И это – всем, и это - навсегда,
И длится день, и отступает тленье,
Когда повзводно строятся года
И строятся поротно поколенья.
Простой расклад – всесветная беда,
И строй идёт, а шаг всё шире, шире!
Вся это жизнь – дорога в никуда,
Бессмертная колонна по четыре.
1972
ДУРДОМ
Вот сижу я посреди России,
Место называется – дурдом.
Где меня рогатые носили? –
Нынче вспоминается с трудом.
В листопадах медленных и длинных,
Посреди безумства и войны
Хорошо расстреливать невинных
У такой кладбищенской стены.
Бродим мы, как лошади по кругу,
От любых случайностей вдали,
Шепотом, не злобствуя, друг другу
Иногда вставляем фитили.
Иногда придет и огорошит
О былом раздумье или весть,
Иногда едим,
ведь даже лошадь
Может, по-хорошему, поесть.
Не влекут награды, пьедесталы,
Не волнуют прежние дела.
Все мы по-хорошему, устали,
Выплюнули эти удила…
Родина моя, моя опала –
Камень, холодеющий в груди,
Доведи меня до трибунала,
До позорной смерти доведи.
Доканай в метровой одиночке,
Продиктуй бессмысленный устав,
Доведи меня до самой точки,
Только точку, все-таки, не ставь.
Я люблю березовые рощи,
Мягкий мох, как бархат под рукой.
Я в последней сущности – хороший,
Да и в первой – тоже не плохой.
На войну не взятый, не убитый,
Как я им завидую – бойцам!
Их накрыли мраморные плиты,
Молнии сверкнули по сердцам.
Перлись обезумевшие орды
Сквозь леса на родину, на Русь…
Замкнутый, растерянный и гордый,
Может, я для дела пригожусь?
Княжеские бедственные стяги,
Мысли одинокая свеча...
Может, призовут меня к присяге...
Может, расстреляют невзначай?..
Вот стою я, злой и нелюдимый,
Маской улыбающийся им,
Может, я по-прежнему любимый?
Может, мною кто-нибудь любим?
Молодость- была иль не бывала?..
Мне б еще очнуться поутру...
Самые высокие металлы
Тают, словно иней на ветру.
* * *
Я не знаю-
«лепо иль нелепо
Ныне бяшеть…»
Но сдается мне,
Что она ничуть не хуже склепа –
Камера с решеткой на окне.
Плющ корявый, купол ярко-синий,
Монастырь над инистым прудом.
Где меня рогатые носили? –
Нынче вспоминается с трудом.
Никому не писаны законы,
Даже буйный, как послушник тих…
Было время,
было время оно,
Было для меня и для других.
1980 г.