Какие звёзды, кормчий, ни пророчь,
но снова – дождь, и тучи краснолицы,
и я опять вычёрпываю ночь
гранитной плошкой северной столицы.
Январь обмяк, переходя на плюс,
и, к форточке ведя себя на выгул,
напрасно я выискиваю пульс
у города, хмельного от каникул.
Во всём сквозит какая-то хандра,
и тишину ночную исковеркав,
звучит, как мантра, грустное «ура»
под вспышки невесёлых фейерверков.
Дымится год, как гильза на снегу,
и у него секрет вселенной вызнав,
я слушаю далёкий мерный гул
непостижимых древних механизмов.
Ход шестерёнок, свист маховиков,
тяжёлый скрип вращающихся втулок...
Немые тени прожитых веков
проходят через тёмный переулок.
А между нами – хрупкое стекло
и свыше проведённая граница,
какою бы тоскою ни влекло
к тому, что было и не повторится.
Я провожаю взглядом хоровод
теней, видений, призраков былого –
как рыбарь, над пучиной древних вод
решивший отказаться от улова.
Я остаюсь свидетелем зимы,
учеником Ярилы и Селены,
взирающим с балкона, как с кормы,
на вечный путь в лохмотьях белой пены.