Он считал, что его постоянные сомнения и колебания даны ему свыше, как подарок судьбы, что они представляют некую звездную ценность, которую следует беречь и защищать. Кто спорит? В этом, конечно, что-то здравое было. Но если посмотреть пристальнее, то...он, скорее, был флюгер, а не Весы. Его сомнения не были результатом страстного и целенаправленного процесса поиска истины, а, чаще всего, результатом внешних случайных влияний, приводивших к досадным недоразумениям, огорчениям и даже драматическим потерям.
Или вот еще странное свойство. Он совершенно не видел людей. И даже не потому, что был подслеповат. Просто он никогда не всматривался и - что, несомненно, составляет положительную черту его характера - не рассматривал собеседников. Он воспринимал исключительно эмоциональный настрой человека, впиваясь даже не в глаза, а во взгляд другого. Именно поэтому он часто не узнавал старых знакомых, если те были чем-то огорчены, расстроены, или просто смотрели на него не так ласково-приветливо, как обычно. А спроси: "Какого цвета их глаза?" - не ответит!
Третье его свойство нельзя даже назвать чертой характера, потому что оно как раз свидетельствует об отсутствии какого-либо характера. Он был настолько чувствителен, - считал себя таковым, - что расстраивался от малейшего пренебрежения простыми нормами житейского общежития. При этом он даже не осознавал, что тут же сам заряжается чужой злобой и несет ее другим людям. Часто раздражающее его беззлобное хамство многократно усиливалось в непрерывном процессе все возрастающего бессильного гнева и, достигая смертоносной силы, разряжалось по какому-нибудь пустяку, "не на того" и "не там". Эти блуждающие заряды на самом деле причиняли ущерб только тем, кто искренне любил Флюгера, ну и, тем самым, ему самому.
Именно в такие моменты бессмысленного гнева он не узнавал старых знакомых. Видя на его лице гримасу раздражения, те не могли ответить ему той самой зеркальной маской доброжелательной теплоты, по которой он узнавал людей, близких и дорогих ему. Он непроизвольно хамил им, мстительно и злобно, а потом долго раскаивался в непоправимой ошибке. Так он и жил... Годами.
Пока, наконец, не созрела - в своей окончательной форме - идея стать Хранителем доброты, завести в себе некий эмоционально-духовный резервуар, в котором бы гасло случайное хамство «идиотов» и не переносилось на отношения с родными и любимыми людьми. Все достаточно просто. С этой идеей он радостно и торжественно вышел на улицу. На нем - под распахнутым плащом - был костюм с фиолетовым отливом, нежно сиреневая рубашка и галстук в тон. На голове красовалась лихо заломленная романтическая шляпа, которая бесподобно ему шла. Это был его вызов приземленному миру, который боится быть изящным, оригинальным и творчески красивым.
Взгляды окружающих лучились. Он пришел на вокзал. Кто-то что-то спросил. Но попутчик был настолько бестолковый, что не смог сам прочитать висящие перед его глазами надписи! ...И те, что рядом!...
- Стоит повернуться вполоборота - и читай! Вот же! - Он погасил в своей душе приступ внезапного гнева - Надо быть добрее! Гнев плохой советчик!...
Когда он повернулся в другую сторону, то уже не обнаружил поставленного рядом чемодана. И "бестолковый попутчик", как будто испарился! "Их было двое! – сообразил он, - Как же я забыл сценарий этой простейшей аферы! Ведь знал же! Но как они меня сразу вычислили?..Ах, да…"
И он снова погрузился в процесс сомнений и сожалений. Но только теперь на его лице проступила маска свирепости и беспощадности...Знакомые перестали его узнавать.