Холма Владимирского не касаясь,
трепещет в небе банда воробьёв,
витийствует. И зимняя усталость
деревьев в белизне январских строф
покорно притворяет ветошь дали.
Начертанные почерком ветвей
лишь судеб наших снежные скрижали
и голоса простуженных полей.
Синь леса – горизонт и холод…
Ну, что ещё мятущейся душе?
Лёд времени – многопудовый довод
и вопль минут – последнее клише…
Когда- нибудь из глубины весенней,
где дебри прячут одинокий свет,
ручьи скрывают солнечные вены,-
неспешно выйдет странник, стар и сед.
Остановив полуденные тени.
Негромким словом сотрясая град.
Он обличит безудержность измены
и исцелит убогих от утрат.
Всю силу Иоанновой секиры
обрушит на предателей Христа.
И пропоют Пасхальные стихиры
леса с небес как с белого листа.